Йожеф Лендел - Избранное

— Да ведь все равно исход предопределен, — шепнул тот в ответ и махнул рукой. Затем обратился к Адамфи: — Если позволите, доктор Яром и я будем вам ассистировать.

Старик высокомерно кивнул и направился к умывальнику. Операционные сестры и ассистенты машинально последовали его примеру.

Операция началась, как всегда, неторопливо, затем вошла в обычный рабочий ритм, но вскоре темп ее стал стремительным, как у взбесившегося часового механизма.

Старик хирург с трясущейся головой, на которого Амбруш Яром в последнее время смотрел не иначе как на мумию, мастерски вскрыл брюшную полость — так быстро и безошибочно, как Ярому еще никогда не приходилось видеть. Затем — размышлять у Адамфи не было времени — пинцеты в мгновение ока очутились на своих местах, зажимы остановили кровотечение, врачи и сестры едва успевали выполнять отрывистые указания профессора. От жарких ламп по их лицам катился пот. И старый Адамфи время от времени тоже откидывал голову, чтобы молоденькая сестра отерла ему лоб салфеткой.

Операция не длилась и получаса. И прошла удачно — сердце выдержало.

— Поздравляю вас, господин профессор! — облегченно выдохнул главный врач.

Старик тыльной стороной ладони смахнул с кончика носа каплю пота. Затем кивнул, улыбнувшись с царственной снисходительностью.

Санитарка взялась за каталку. И вдруг Адамфи вскрикнул:

— Стойте! Не увозите!

Санитарка остановилась.

— Вскроем вторично! Операция не доведена до конца. Мне кажется, там еще что-то осталось… Я должен проверить.

— Но, господин профессор… — начал Амбруш Яром. — Операция мастерски…

К счастью, вмешался главврач. Одной рукой он обнял профессора, другой сердито махнул санитарке. Та поспешно увезла каталку. — Отложим на завтра, дорогой господин профессор, — заговорил главврач, обнимая Адамфи. — А сейчас больной нуждается в отдыхе…

Но старик оттолкнул главврача.

— Чушь! Не видите разве, операция еще не кончена!

— Да все прошло блестяще… — начал было Амбруш Яром, но главврач снова прервал его.

— Как угодно господину профессору, — легким, веселым тоном проговорил он.

— Я требую! — воскликнул старик, глядя вслед удалявшейся каталке. — Я требую… — повторил он плачущим голосом.

— Позвольте, — вмешалась старшая операционная сестра и без дальнейших пререканий сделала инъекцию в обнаженную руку старика. Сестре Маргит это было дозволено. Она наведывалась к Адамфи каждый день, она меняла ему белье, на ней лежали все заботы о старике. Сейчас сестра Маргит повелительно кивнула своей любимице Бёжи, самой молоденькой из сестер. Обе женщины подхватили Адамфи под руки.

Когда они шли, Маргит кинула взгляд на профессора. Она увидела его лицо — уверенное, торжествующее. Но тут идущая по другую сторону Бёжи внезапно почувствовала, как большое тело его дрогнуло и тяжело осело. Она взглянула на старика. Лицо его исказилось, рот скривился, глаза остекленели.

— Ой! — ужаснулась девушка.

В тот же момент Амбруш Яром оказался рядом. Достаточно было одного взгляда на лицо старика, чтобы ему, врачу, все стало ясно.

— Стойте! — крикнул он, быстро подкатил пустую каталку и подхватил наполовину парализованного Адамфи.

Прибежал главврач.

— Лед, инъекцию немедленно! — распорядился он. Поймав взгляд Амбруша Ярома, добавил: — Вот так-то… — И безнадежно махнул рукой.

Амбруш Яром и сестры взялись за каталку. А главврач грузно рухнул на стул. Теперь он уже не казался столь элегантным. Минут десять просидел он неподвижно, сжимая руками виски. Сестры тихо позвякивали инструментами. Чистые звуки соприкасающихся стекла и металла возвращали операционной привычную атмосферу.

Когда вернулся Яром, главврач все так же сидел, не меняя позы. Заметив молодого врача, он встал и медленно вышел. Амбруш Яром, чувствуя дрожь в коленях, безмолвно последовал за ним.

Войдя в ординаторскую, главврач налил спирта в две одинаковые мензурки — ровно по пятьдесят граммов.

— Такого хирурга больше не увидишь! — сказал он молодому коллеге и залпом опрокинул спирт.

Амбруш Яром только пригубил и, соглашаясь, кивнул.

— Сколько лет старикану?

— Всего семьдесят три…

— Как и моему отцу… — тихо проговорил Амбруш Яром.

Он пожал руку главврачу и прошел прямо к директору просить трехдневный отпуск.

— По семейным обстоятельствам? — спросил директор.

— Да, вроде бы так. Но я прошу в счет очередного отпуска.

— Вы измотаны… Понимаю. Ну что ж, пожалуйста, у меня нет возражений… — Он уже знал об истории с Адамфи.

Пока секретарша улаживала все формальности, молодой врач позвонил жене.

— Мне надо срочно поехать к отцу.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Просто я привык быстро принимать решения, ты же знаешь, — ответил Амбруш Яром.

— Знаю! За это и люблю тебя. И правду сказать, ты давно его не видел. Так я уложу чемодан, хорошо?

Пока он заканчивал дела, наступил вечер. Он сел в небольшой спортивный автомобиль и медленно стал выбираться из лабиринта улиц.

Навстречу лишь изредка с грохотом неслись глазастые — с громадными фарами — грузовики, торопясь доставить большому городу провизию на завтрашний день.

Машина шла плавно. Он мог бы и увеличить скорость, но сдерживал себя, чтобы не нагрянуть домой слишком рано. Да и в руках он как-то не чувствовал привычной уверенности: эта утренняя операция стоила ему нервов.

Амбрушу было двадцать девять лет; два года, как он женат. В семье он был младшим, поэтому-то и смог учиться. Его старший брат работал в кооперативе, на скотном дворе, средний был трактористом, сестры все давно повыходили замуж, мать умерла. Отец жил у Антала, тракториста. В последнем письме, которое под его диктовку писала невестка, так как сам отец писать не любил, он сообщал своему младшему сыну, что здоров, получает пенсию и что все у него в порядке.

Маленькая «шкода» бесшумно скользила по шоссе, выхватывая из тьмы длинные ряды пока еще голых тополей. «Семьдесят три — это много…» — думал Амбруш Яром. Он продрог от пронизывающего ночного ветра… «Много», — повторял он вполголоса. Молодой человек взглянул на свои руки, покоящиеся на баранке: они словно бы жили самостоятельно и совершенно независимо от него выполняли необходимые движения. Сильные, твердые и чуткие руки хирурга.

Ему вспомнилась странная фраза, которую его жена несколько месяцев назад зачитала ему однажды вечером из какой-то книги: «Один час, один день, выхваченный из нашей жизни, пожалуй, еще может быть логичен… но вся жизнь — это сплошной хаос».

Тогда Амбруш только кивнул, смысл этих слов дошел до него лишь сейчас… Он не был поверхностным человеком, просто у него не хватало времени заниматься чем-нибудь еще, кроме медицины. Ни теперь, ни раньше, в университете. Ему приходилось труднее, нежели тем, кто вырос в собственных детских. Но сознание, что ему труднее, в то же время и подстегивало его. Амбруш знал, что он ничем не лучше своих братьев и ему не стать бы врачом, будь он один в семье или родись они после него. Чувство признательности спасло его от зазнайства, заставило самоотверженно работать, и в результате он стал лучшим хирургом из своих однокурсников, все пути перед ним были открыты.