Йожеф Лендел - Избранное

Много ли найдется на свете политических деятелей, которые бы столь быстро и точно сумели определить истинную ценность дифирамба и столь безошибочно разгадать сокровенные замыслы противника? Правда, немного найдется и Кошутов, умеющих разить столь искусно. Кстати сказать, величайшим венгром в ту пору стал скорее сам Кошут. А уж поистине великим — Петефи.

Но не будем углубляться в сугубо венгерские проблемы, которые нуждаются в доказательствах и мотивировке, ведь тогда нам и вовсе не добраться до моста, до предыстории его создания. Вернемся к юности Сечени, имеющей прямое отношение к этому вопросу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сечени, младший современник Байрона, родился в 1791 году. Большим событием в его жизни оказались наполеоновские войны. Почти ребенком он был зачислен в австрийскую армию и, как богатый магнат, конечно же, нес службу при штаб-квартире. Какое-то время он состоит офицером для поручений при ожиревшем, страдающем одышкой бездарном князе Шварценберге: лучшая школа, чтобы научиться уважать Наполеона. В качестве юного адъютанта князя Шварценберга он принимал участие в сражении под Лейпцигом, в «битве наций». Верхом на коне он доставлял войскам какие-то якобы важные приказы и вел себя храбро.

Затем вскоре состоялся Венский конгресс. Священный союз начинает торговаться из-за добычи, которая кажется такой верной. Эти затянувшиеся торги разнообразятся блестящими балами, любовными интригами, финансовыми манипуляциями. Молодой кавалерийский капитан, юный светский лев урывает свою долю всех этих удовольствий и даже сверх того. Хотя любовные треугольники и пятиугольники в тогдашней Вене и считались бонтоном, все же невоздержанность Сечени, вступившего в любовную связь с Каролиной — супругой своего старшего брата, показалась чрезмерной даже для столицы конгресса.

Это та самая Каролина, которая в «классификации» русского царя Александра I зовется «la beauté coquette» [20] Кокетливая красавица (фр.) . . Ведь «обворожительный Александр» стремился стать в Вене первейшим судьею и в любовных делах. Именно он установил разновидности и иерархию красоты и он же откомандировал в Вену с полдюжины аристократок — превосходно действующих политических агентов. В их числе и вдова князя Багратиона, героя многих сражений, павшего смертью храбрых в Бородинской битве. На балу госпожи Багратион развлекались тем, что дамы, танцующие с завязанными глазами, должны были на ощупь узнать, кто их кавалер.

Царь завез в Вену и красивых юношей. Наибольшим успехом пользовался его собственный адъютант граф Чернов, который носил настолько узкие, в обтяжку шелковые панталоны, что дамам тут, можно сказать, не приходилось покупать кота в мешке. Дипломаты, полководцы и верховные правители, в период успехов Наполеона словно бы превратившиеся в евнухов (разумеется, это не относилось к упомянутому адъютанту и боевым офицерам), теперь как бы стремились наверстать упущенное.

Сечени и его невестка, пожалуй, вели себя более откровенно, чем остальные; да это и неудивительно — ведь оба были так молоды. Но если в светском обществе на балах лишь посмеиваются над тем, что супруга Пала Сечени, урожденная Каролина Мид, отпрыск английских аристократов и приемная дочь княгини Лихновской, далеко зашла в своем флирте с деверем, то воспитанный в духе пиетистов Сечени-старший — в свое время совершивший аналогичный грех — не может мириться со скандальной ситуацией. Он подвергает провинившегося сына изгнанию — конечно, в той мере, насколько вообще можно подвергнуть изгнанию юного героя салонов: князь Меттерних посылает его с поручением в Неаполь. Наблюдателем при дворе Мюрата.

Неаполь — место куда как подходящее, чтобы забыть прежнюю любовь. В любовных приключениях недостатка нет, и если Сечени несмотря на это все же не забываем свою невестку Каролину, тому причиной влияние Байрона и вошедшего в моду гетевского Вертера. В дневнике, который он заводит в ту пору, весьма часто встречается упоминание о несчастной любви. А поскольку дневник Сечени ведет до конца жизни, то в нем вплоть до последнего момента прослеживаются психологические рассуждения в духе Вертера и Чайлд-Гарольда. Расчувствовавшись, любуется он закатом солнца в горах, но это не более чем дань моде, точно так же, как склонность к «демонизму» или кокетничанье с мыслью о самоубийстве. Лишить себя жизни надлежит, конечно же, «на высокой горе» или на «скалистом утесе», словом, как можно выше да и подальше от глаз людских. Недурно, к примеру, броситься в Ниагарский водопад… Сечени испытывает и угрызения совести — в угоду своему католицизму: онемеченному придворному католицизму венгерского магната, связавшего свою судьбу с Габсбургами. Данью моде был у него в ту пору и такой порыв: разумеется, он без малейших колебаний покончил бы счеты с жизнью, если бы не готовность пожертвовать собой, свершив великое деяние на благо всего человечества.

Возвышенная любовь и романтические разочарования на страницах дневника, естественно, не мешают реальным любовным похождениям, но теперь венских графинь, провожаемых с маскарада русских княгинь, крепостных девушек из родового имения в Ценке и горничных сменяют служанки из придорожных тратторий и многочисленные дамы неаполитанского двора Мюрата, где бывший наполеоновский сержант стремится сочетать королевский придворный этикет с нравами блистательных международных авантюристов, а поскольку молодой венгерский офицер выступает в позе Чайлд-Гарольда, некая благородная леди прямо-таки преследует его своей любовью. И в то же время, пока супруг одной герцогини вызывает его на дуэль, он ухаживает за другой и завлекает в свои сети третью…

Однако вскоре дипломатия в Европе получила отставку, вновь начинается война. Сечени присоединяется к своему полку в Милане и несколько месяцев спустя уже не как дипломат, а в качестве гусарского капитана вступает со своей частью в Неаполь. То ли в Неаполе, то ли во время военного похода, в траттории или во дворце — этого, пожалуй, Сечени и сам не знает — любовь дарит ему по себе такую память, с которой поистине нелегко расстаться. Победоносного гусара сражает венерическая болезнь.

Захворав, он уезжает в Вену, где ртутные пилюли венских врачевателей с грехом пополам излечивают его. Но к тому времени как он успевает оправиться после болезни и попадает в Париж, в штаб-квартиру князя Шварценберга, наступает конец войне и конец стодневному правлению Наполеона.

По улицам Парижа в эту пору — после Ватерлоо — фланируют офицеры армий-победительниц: русской, английской и войск Габсбургской империи. А расквартированная по окраинам города, в окрестных лесах и селах солдатня дает почувствовать французскому народу горечь поражения.