Михаил Булкаты - Живой обелиск

«Что же он еще ищет? Может быть, у отца на дне сундука спрятан разобранный по частям пулемет «максим»? — недоумевал я.

— Вот где зарыта правда! — вскричал вдруг Бечыр.

Я обернулся. В руках у Бечыра был зонт с изогнутой рукояткой. Обыкновенный черный зонт, с которым гыцци выходила в дождливую погоду.

— Ну и чудак же ты, Бечыр! — я рассмеялся.

А Бечыр снял черкеску и оружие, сложил их в сундук и, опустив овальную крышку, поманил меня пальцем:

— Идем, малыш!

Всучив мне нашего черного кота, Бечыр с зонтом под мышкой молнией взметнулся по лестнице. Потом скатился по ней обратно, взял у меня кота и, посадив его за пазуху, стал внимательно осматривать гладкую глиняную стену.

Смешно было смотреть на Бечыра, который карабкался по стене с отчаянно мяукавшим котом. Вцепившись пальцами в карниз, Бечыр повернулся ко мне:

— Поднимайся за мной, малыш!

Когда я взглянул с крыши двухэтажного дома вниз, у меня закружилась голова и я присел на черепицу, поросшую мягким зеленым мхом. У Бечыра дрожали руки, но в глазах его то и дело вспыхивали искры, как и тогда, когда он доставал из кобуры маузер. Его замысла я не мог понять до тех пор, пока он не всучил мне напуганного кота и не вытащил из кармана тонкую шерстяную бечевку.

Один конец бечевки он привязал к изогнутой рукоятке зонта, а другим перепоясал кричащего, извивающегося кота. Из царапин на руках Бечыра сочилась кровь, лохмотья старой, изорванной рубашки развевались по бокам, но Бечыр не обращал внимания ни на кровь, ни на оголившийся живот. Он хотел успеть до возвращения гыцци.

Подняв черный зонт с привязанным к нему котом над головой, он вытолкнул их с крыши.

— Счастливого пути, Куырна! — торжествовал Бечыр.

Это было чудо. Четвероногий парашютист, оглашая аул душераздирающим криком, плавно спускался вниз. Я не видел Бечыра таким с тех пор, как мы с соседским мальчиком Тотрадзом скакали нагишом на неоседланных конях. Бечыр хохотал как сумасшедший.

— Молодец, Куырна! Вот это парашютист!.. За проявленный героизм награждаю тебя чашкой молока! — кричал Бечыр.

Парашютист приземлился без происшествий, черный зонт упал рядом, как летучая мышь со сложенными крыльями.

— И Чкалов не сразу пересек Северный полюс, малыш! — прыгал вокруг меня Бечыр.

Через несколько дней с крыши дома на двух зонтах спрыгнул он сам. Но разве мог удержать его такой парашют? Как только он кинулся вниз, спицы на обоих зонтах с треском лопнули, парашютист плюхнулся на соседский двор и долго после этого потирал синяки.

Вот тебе и Валерий Чкалов!

Все могло надоесть Бечыру — игра в прятки, скачки на неоседланном коне, — но привязанность к дедушке Кудзи не проходила. И еще Бечыр зачитывался сказаниями о народных осетинских героях — Чермене Тлаттаты и Хазби Алыккаты, Кудзи Дзутты и Татаркане Томайты. Он изображал их с мальчиками по вечерам на улицах аула, и я не помню, чтобы он сыграл одного героя хоть дважды. Сказку же о девятиглавом великане из уст дедушки Кудзи мог слушать Бечыр без конца.

О существовании фандыра [2] Фандыр — осетинский народный музыкальный инструмент. и о том, что Кудзи умел на нем играть, мы не знали. Это было неожиданное открытие.

Кудзи был всегда рад нам, и мы приходили к нему без приглашения. В тот вечер впереди, как обычно, шел Бечыр. На улице было тихо.

Открыв дверь дома Кудзи, Бечыр отшатнулся и загородил тесный проход распростертыми руками.

Из комнаты просачивались мягкие звуки фандыра. Я стоял за спиной окаменевшего Бечыра и слушал песню о Таймуразе Козырты.

Сгорбившись, старик сидел на треножнике. Струны фандыра из тугих воловьих жил ровно гудели от прикосновения его пальцев и становились похожи на опушенные вербные веточки. Фандыр лежал на коленях старика, в такт мелодии Кудзи тихонько подталкивал его грудью.

Голос Кудзи то срывался, то взлетал ввысь. Я ничего не знал о жизни дедушки, но чувствовал, что песню про героического Таймураза старик переложил на собственный лад.

С морщинистых скул скатывались слезы. Мы с Бечыром стояли в дверях как заколдованные.

Заметив нас, старик застеснялся, провел шапкой по скулам, сдвинул ее на глаза. Потом отложил инструмент, улыбнулся.

— Пришли? — спросил он хрипло.

Бечыр прошептал умоляюще:

— Сыграй еще раз, дедушка!

Кудзи покачал головой и протянул ему фандыр.

— Не-е-ет, мой мальчик… Ты теперь на нем будешь играть.

Бечыр растерялся:

— Как же это, дедушка? Как я буду на нем играть?

— Играй так, сынок, как играл на нем… его прежний хозяин, — сказал Кудзи.

— Дедушка!.. — У Бечыра вздрагивали губы и ресницы.

…Через некоторое время я узнал, что хозяином фандыра был сын Кудзи, Сослан, замученный белогвардейцами на глазах у связанного отца.

Радости Бечыра не было предела. Еще недавно прыгавший на зонтах с крыши нашего дома, он сразу как-то переменился, стал взрослей и жестче. Песня Кудзи растревожила его. Я был слишком мал, чтобы он мог со мной поделиться своими переживаниями.

Как-то среди ночи, стараясь не разбудить меня, Бечыр выполз из-под одеяла и, подкравшись на цыпочках к кровати гыцци, стал перед ней на колени:

— Гыцци!

— Что с тобой, сынок?

Гыцци не спала. Я видел, как она гладила ладонью щеки и курчавые волосы Бечыра.

— Я не знал, что такие старики, как Кудзи, умеют плакать.

Воцарилась мертвая тишина, не слышно было тяжелого дыхания гыцци, ее шелестящих ладоней. Они думали, что я сплю, а я не знал, как мне сглотнуть сдавивший горло комок.

— Он не плакал… он пел, — замычал я из темноты.

Гыцци молчала. Бечыр вздохнул.

— Пел! Если это называется песней, то что же такое плач?

Послышался шорох одеяла. Гыцци поднялась с постели.

— Черный день настал для моего очага! — Она зажгла парафиновую свечу.

Я увидел в мерцавшем огне трепещущую фигуру матери и Бечыра на коленях.

— Гыцци, ты видела когда-нибудь плачущего Кудзи? — Шепот Бечыра был похож на дрогнувший лепесток зажженной свечи.

— Чтобы избавиться от горя, единственный выход — плач, сынок.