Михаил Булкаты - Живой обелиск

Старая Кудухон, бабушка Заура, любила меня не меньше, чем своего осиротевшего внука. «Астаноглы, приходи завтра утром к своему брату Карабоглы, я буду пахтать!» — говорила она, зная о моем пристрастии к этому кушанью. Нам с Зауром было всего по пяти лет, и мы обожали кисловатую прохладную пахту. Бабушка Кудухон сажала нас на пол, приносила деревянные миски, полные пенистой жидкости, и приговаривала: «Ешьте на здоровье, только не деритесь, как Астаноглы и черный Уаиг! [8] Бабушка Кудухон называет мальчиков именами героев народного осетинского эпоса — Астаноглы и Карабоглы. Уаиг — циклоп. »

Посматривая на дверь, откуда вот-вот могла появиться бабушка, Заур совал черенок ложки сначала в свою миску, потом — в мою. После этого следовало недовольное бормотание под нос и переливание пахты. Я был готов кинуться на «Карабоглы», но старая Кудухон оказывалась тут как тут: «Этому забияке Карабоглы опять показалось, что в его миске сухо, а в миске его брата Астаноглы течет река Дзам-дзама! [9] Дзам-дзама — волшебная, сказочная река. » Она упрекала Заура с лукавой улыбкой в глазах, потом садилась между нами и, пока мы бойко постукивали ложками, рассказывала сказку о двух братьях.

«Захотелось, братьям Астаноглы и Карабоглы побродить по белу свету, испытать собственную силу, и сделали они так, как было задумано. Не знаю, долго ли, коротко ли шли, но проголодавшийся младший брат Карабоглы говорит старшему, что он не сделает и шага, пока не наестся досыта. Карабоглы был сильнее, как вот ты, — тянула рассказчица Заура за ухо, — а Астаноглы умом поскладнее, как твой брат, — гладила она меня по голове. — Старший, оглянувшись вокруг, смекнул, что отдых и трапеза на этом месте не приведут к добру. Но Карабоглы не послушался брата, и о том, к чему привело своенравие младшего, вы узнаете, не успев осушить свои миски… Так вот, только они поднесли первый кусок, ко рту, как откуда-то донесся ураганный свист, от которого задрожала земля под ногами. Свист и грохот надвигались все ближе и ближе, вокруг потемнело, и смекалистый Астаноглы, чтоб ему жилось сладко, догадался, что на них идет черный Уаиг. «Карабоглы, берись за оружие, сюда идет черный Уаиг!» — говорит Астаноглы своему брату. «Брат мой, Астаноглы, я за тем и шел, чтоб схватиться в единоборстве с черным Уаигом, но сейчас я трапезничаю, и горе тому, кто посмеет тронуть меня, пока не наемся». Так и случилось. Астаноглы и черный Уаиг дрались на смерть, а обжора Карабоглы продолжал макать кусок черствого чурека в чесночную приправу. Астаноглы чувствовал, что выбивается из сил, и звал брата на помощь, но Карабоглы, уплетавший черствый чурек, пригрозил: «Горе тому, кто из вас, хоть невзначай, заденет ногой мою миску!» Это и спасло изнемогавшего Астаноглы: «А-а-а, Уастырджи, дай мне столько силы, чтоб заставить черного Уаига наступить ногой на миску Карабоглы!» — взмолился он, обращаясь к святому покровителю путников. И что бы вы думали?

До всемогущего Лагты дзуара [10] Лагты дзуар — тот же Уастырджи (так называют женщины-осетинки этого святого из мифологии). дошла мольба Астаноглы!.. Он собрал последние силы, поднял черного Уаига над головой и ка-ак плюхнет его перед самым носом Карабоглы. Вся оставшаяся приправа с чесноком выплеснулась ненасытному обжоре в лицо… Эй-эй, Заур, что ты делаешь? — восклицает бабушка Кудухон. — Ты же всю пахту вылил себе на голову! Эта же моя миска, а не черный Уаиг!.. Что потом случилось, догадаетесь сами! Сказка короткая, но жизнь ваша пусть будет длинной-предлинной, и да пожелает всевышний, чтоб до возвращения злого черного Уаига у вас даже кончики пальцев не заболели!.. А тебе, Карабоглы, надо тягаться силой не со своим братом Астаноглы или деревянной миской, а с черным Уаигом!.. Нагрянет когда-нибудь этот нечистый, чует мое сердце!»

Так заканчивала Кудухон свою сказку…

— Карабоглы, имей в виду, это тебе даром не пройдет! — говорю я.

— Гони, шофер!

Широкополая войлочная шляпа еле держится на львиной гриве Заура. Он привязал шляпу к щетинистому подбородку тонкой капроновой бечевкой, как мексиканское сомбреро. Порой он облизывает языком бечевку и нервно пожевывает. И тогда у Заура вздуваются желваки, чернеет лицо и суживаются большие глаза. Брюки, затянутые широким солдатским ремнем, и штанины, заправленные в скатанные до щиколоток голенища кирзовых сапог, придают ему вид старинного рыцаря, не хватает только длинной шпаги.

Когда-то мы с Зауром мечтали о кругосветном плавании по маршруту Магеллана, о покорении вершины Джомолунгмы, об экспедиции, подобной знаменитой «Контики».

Нам было всего по восьми лет, когда сбылись слова старой Кудухон и нагрянул черный Уаиг. Началась война в Испании, и мужественный клич защитников республики «Но пасаран!» из-под Мадрида и Барселоны летел к нам через горы и океаны, и, повторяя его, мы, вооруженные деревянными саблями, играли в войну.

Через пять лет тот же черный Уаиг подошел к Кавказским горам, и мы, встревоженные событиями под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, спрашивали друг друга: «Пройдут ли?»

«Но пасаран!» — поднимал кулак Заур, и я успокаивался.

Неужели бабушка Кудухон предчувствовала беду? Если эта старая женщина предвидела нашествие черного Уаига, принесшего миру столько бед, то почему она не известила об этом весь аул?

Мечты о кругосветном плавании и экспедиции на Новую Зеландию окончательно рухнули, когда в сорок первом ушли на фронт мой дядя Баграт и дядя Заура — Гарси, заменивший ему родного отца. Два года спустя ушли мой старший брат Бего и брат Заура — Сико.

«Нагрянет когда-нибудь нечистый Уаиг, чует мое сердце!» Эти слова бабушки Кудухон пугали меня своей роковой неизбежностью. Мы тревожились: не выглядим ли на фоне смертельной схватки доблестного Астаноглы со страшным черным Уаигом, как Карабоглы, макающий чурек в приправу с чесноком? Мы искали страшную силу везде. Искали ее и в болотах Цнорийского и Лагодехского районов, где в один из голодных военных годов добровольцы рыли осушительные канавы, чтобы изгнать малярию из Алазанской долины. Мы с Зауром копали канавы киркой и лопатой, пили гнилую болотную воду и думали: «Может, это и есть схватка со злым черным Уаигом?» Ночью мы спали на сырой земле, но нас не покидала бодрость, потому что из-за Кавказских гор уже не слышно было канонады и нам по два раза в день давали кусок черствого хлеба с бобовой похлебкой.

Потом Заур лежал на подстилке из камыша и бредил в лихорадке: «Они не пройдут! Но пасаран!» Оставив укутанного Заура без присмотра, я шел со слезами на глазах выполнять норму, чтобы вечером получить свою долю хлеба и бобовой похлебки. Ночами же сидел у изголовья больного. «Заур, ты настоящий Астаноглы, ты победишь черного Уаига!» — шептал я ему в ухо, но он меня не слышал в шуме лягушечьего оркестра.