Ангел Каралийчев - Весна

В день, когда в Чардаклии за трапезой подали на серебряном блюде первые зарумянившиеся персики, в мастерскую ювелира Йована прибыл главный турецкий законник. Это был почтенный человек в высокой снежно-белой чалме — правая рука Хасиба Османа-паши. Хозяина в мастерской не было. Гостя встретил Георгий, принес ему стул. Чиновник окинул стройного юношу внимательным взглядом и одобрительно кивнул головой.

— Готов ли перстень для младшей дочери паши?

Георгий отомкнул железный ларец, где лежало много ожерелий, поясов, запястий и браслетов, и вынул оттуда перстень. Камень засверкал на его светлой ладони, как светлячок. Турок взял перстень и отошел к окну, медленно, с удовольствием его разглядывая, а возвратившись на место, спросил:

— Это ты выковал перстень?

— Я, — ответил Георгий и, опустив глаза, взглянул на почерневшие ногти своих босых ног.

Законник похлопал его по плечу.

— У тебя золотые руки! На, возьми деньги!

И, развязав кошель, он отсчитал ему семь золотых монет из десяти, которые ему дал Хасиб-паша.

— Довольно ли?

Георгий испуганно держал в руке монеты.

— Слишком много, — прошептал он.

— Нет, не много. Для такого мастера, как ты, не много. Я тебе кое-что скажу, но это должно остаться между нами. Ты родился в сорочке. Ты очень полюбился младшей дочери паши. Если примешь нашу веру, мы поженим тебя на ней. Ты станешь большим человеком. Прежде всего отправишься в Стамбул. Будешь проходить военную науку у Капудана-паши — брата Хасиб Османа. Будешь плавать по великим морям. Большую рыбу ловить будешь. Посадят тебя на высокое место. Важные люди будут целовать твои туфли. Говори же!

Георгий побледнел. Перед ним засверкали зеленые глаза девушки, и снова сердце его затрепетало, как птичье крыло. Но тотчас образ родного Кратова сменил губительные девичьи очи. Перед глазами молодого мастера замелькали высокие каменные мосты, древние башни, таинственные подземелья, ближний Лесновский монастырь, где хранилось евангелие, для которого его покойный отец выковал переплет.

Георгий отер лоб ладонью и, придя в себя, сказал с решимостью:

— Не хочу я быть большим человеком. С меня хватит и работы в мастерской.

Приближенный паши усмехнулся.

— Разве ты не знаешь, сынок, что наш пророк Магомет обещал райское блаженство тем, кто исполняет его волю?

— Кто же они, эти люди? — спросил Георгий.

— Правоверные — те, кто крепко верят и блюдут плотскую чистоту.

— А что будет с насильниками?

— Они будут осуждены на вечные муки.

— Тогда все ваши начальники и судьи будут гореть в аду, потому что они мучат болгарский народ.

— Этого не может быть! — воскликнул чиновник. — Посмотри только, как много мечетей с мраморными минаретами воздвигли эти люди, сколько мостов поставили над реками! А сколько фонтанов и постоялых дворов построили наши именитые горожане. За их благодеяния аллах простит им грехи.

— Нет прощения тем, чьи дела черны. Прежние земные владыки воздвигали памятники получше нынешних. Но ты не можешь утверждать, что теперь они наслаждаются райским блаженством.

— Слушай, — продолжал хитрый законник, — если ты истинный христианин, то захочешь спасти гибнущую душу. Дочь Хасиба Османа-паши больна. Она умрет от любви. Стань правоверным, чтобы избавить девушку от страданий. Какой ответ должен я передать наше, когда буду вручать ему перстень?

— Пусть будет жива и здорова его дочь!

В конаке старый паша поднялся навстречу гонцу.

— Ну, — спросил он, — уговорил его?

— Не хочет. И так и сяк его уламывал. Не мог соблазнить ни словами, ни золотом. Опасный человек. Если не согласится он стать магометанином, придется его уничтожить.

— А как же Шазие?

— Девичьи слезы высыхают, как утренняя роса, государь!

— Позови его к судье. Поступайте так, как вас учит аллах! — махнул рукой паша.

На суд Георгия привели вместе с отцом Пею, старым средецким книжником. Судья обратился к Георгию:

— Ты, Георгий, славный человек и заслуживаешь того, чтобы когда-нибудь попасть в рай к Магомету, где все умершие правоверные едят пилав и пьют шербет.

— Откуда ты знаешь, что Магомет — в раю? — спросил Георгий Кратовец.

— Как же не знать! Аллах широко раскрывает двери рая для тех, кого он любит. Он любит турок. Если бы он их не любил, разве дал бы он им столько земли и поверг бы к их ногам столько миллионов людей? Наш пророк беседовал с аллахом и от него получил закон.

— Какой закон? Не тот ли, что позволяет вашим богатеям резать и вешать бедняков и топтать их землю? А как только ваши богачи построят мечеть или постоялый двор у дороги, тут же им прощаются все грехи.

Эти слова взорвали судью.

— Свяжите его! — закричал он и вскочил с места. — Пусть его кровь падет на твою голову, — гневно обратился он к отцу Пею. — Это ты внушил ему мятежные слова. Наденьте на него кандалы и бросьте в темницу! Бейте нечестивца!

Семь дней сидел Георгий Кратовец в каменной башне. Он был один в темном, сыром подземелье. Глаза его ничего не различали во тьме. Тоска сжимала сердце. Воспоминания налетали стаями. Однажды — было ли то во сне или наяву, — он не сознавал, — привиделся ему покойный отец. Одетый в белые одежды, он подошел к нему, взял за руку и повел куда-то. А мать Георгия бежала вслед за ними. «Куда ты ведешь его? — закричала она. — Не отнимай его у меня! Боже мой, что мне делать, чтобы спасти сына?» Беспомощная женщина ломала руки. Прежде чем завернуть за высокую стену башни, Георгий обернулся, чтобы поклониться матери, и увидел в ее глазах такое страдание, такую жалость… Весь день он плакал. Когда вечером вошел отец Пею и нащупал в темноте его плечи, юноша зарыдал.

— Боюсь я, отче!

— Чего ты боишься? — сурово прозвучал голос священника. — Слышал ли ты песню о Йово-горце? Неверные пришли, чтобы схватить сестру Йово, но Йово не отдал ее в чужую веру. Йово был тверд как скала. Обе руки, оба глаза, обе ноги отдавал он, но сестру свою, красавицу Яну, не отдал в чужую веру. Неверные выкололи ему глаза, отрезали руки, оторвали ноги. Но знаешь, как прощался Йово-горец со своей сестрой, когда ее уводили силой?

— Это на самом деле было, отец? — спросил Георгий.

— Не было бы на самом деле, народ не сложил бы песню. Вот я принес тебе причастие в чаше. Приемлешь его?

Наступило глубокое молчание. Две руки протянулись во мраке и взяли чашу.

— Приемлю, — промолвил горестно Георгий.

В последний раз предстал обреченный юноша перед судьей. Тот встретил молодого узника словами Магомета: