Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 3

Не знаю я, и ум мой помрачён.

Ни дня не знал я и ни ночи…

В следующую ночь Карлос спокойно спал в своей камере, когда его разбудил звук отпираемого замка. Глаза его расширились от ужаса — фантазия тотчас заставила его увидеть все мерзости камеры пыток. Вошёл Беневидио в сопровождении Эрреры. Карлосу велели встать и одеться. После своего такого долгого знакомства с Санта-Газой Карлос знал, что он с равной вероятностью успеха может обратить свои вопросы к её стенам и колоннам, как и к её служителям, поэтому он молча повиновался, хотя и исполнял приказание медленно и с большими усилиями. Однако его самые страшные опасения скоро рассеялись, потому что Эррера стал складывать те немногие вещи, что у него были, готовя их к тому, чтобы унести. «Меня просто переводят в другую камеру, — подумал он, — из неё до Бога будет так же недалеко, как и от этого места».

После двухлетнего заточения и последствий ночи, проведённой в камере пыток, пройти по бесконечно длинным коридорам и крутым винтовым лестницам было для Карлоса нелёгкой задачей. Время от времени он совсем терял силы, и Эррера был вынужден поддерживать его. Наконец его подвели к узкой двери, которую Беневидио к большому удивлению Карлоса начал отпирать. Добросердечный Эррера воспользовался возможностью шепнуть Карлосу:

— Мы переводим Вас в тюрьму доминиканского монастыря, там с Вами будут обходиться лучше.

Карлос поблагодарил его взглядом и пожатием руки. Но мгновением позже он забыл о словах Эрреры, забыл обо всём, что с ним было, — он вдохнул свежий ароматный воздух, и он увидел всю роскошь раскинувшегося над его головой ночного неба. Тысячи звёзд сияли и мерцали в его бездонной глубине и никакие перекрытия подземелий не препятствовали Карлосу видеть их. Он с восхищением благодарил Бога за этот чудесный миг. Но свежий воздух окончательно лишил его сил. Карлос пошатнулся, и, ища помощи, прижался к Эррере. Тот ласково шепнул:

— Крепитесь, сеньор, это недалеко, всего несколько шагов.

Несмотря на овладевшее им бессилием, Карлосу хотелось, чтобы расстояние это было в сотни раз больше, однако для его сил оно было достаточно велико. Когда его передали попечению нескольких братьев-доминиканцев и заперли в монастырской келье, он кроме своей безграничной усталости не чувствовал ничего.

Было уже позднее утро следующего дня. Карлос всё ещё был один. Наконец сам настоятель оказал ему честь войти в келью. Карлос встретил его искренним заверением:

— Я рад, что нахожусь в Вашей власти, господин аббат.

Для того, кто привык быть предметом, внушающим ужас, порой бывает приятно почувствовать, что ему доверяют. Даже дикий зверь, случается, щадит слабейшее существо, осмелившееся задержаться в его близости. А фра Рикардо не был диким зверем, он был всего лишь человек, правда, честолюбивый, властный, эгоистичный и притом добровольно действующее звено бесчеловечной системы. Взгляд его заметно посветлел:

— Я всегда хотел тебе добра, сын мой.

— Я в этом не сомневаюсь, святой отец.

— Ты должен признать, — продолжал настоятель, — что тебе было оказано большое снисхождение и проявлено много доброты. Но твоё заблуждение так велико, что ты упрямо и сознательно стремишься к собственной гибели. Самым мудрым советам и добрым наставлениям ты противостоял с упорством, которое время и строгость заточения только укрепляли. И вот теперь, поскольку пока не предвидится торжественного акта очищения веры, Его преосвященство кардинал, исполненный праведного гнева относительно твоего столь редкостного упрямства, хотел бросить тебя в нижние подземелья, где, — ты согласишься со мной, — ты и месяца бы не выдержал, однако я просил за тебя…

— Благодарю Вас, господин настоятель, но мне сейчас достаточно безразлично, что Вы со мной сделаете. Раньше или позже, в одном или другом обличье, ко мне придёт смерть. Я благодарю Бога, что ничего более страшного, чем она, со мной случиться не может.

Настоятель некоторое время молча смотрел в исполненное решимости и печали бескровное молодое лицо, затем он ответил:

— Сын мой, не предавайся отчаянию, я сегодня пришёл к тебе с обнадёживающей вестью. Я поручился за тебя перед святейшим советом инквизиции и добился для тебя небывалой милости у святого правосудия!

Лицо Карлоса окрасил мгновенный лёгкий румянец — он подумал, что этой милостью, может быть, является возможность перед смертью увидеть кого-нибудь из близких, однако слова настоятеля скоро разочаровали его. Эта милость всего лишь позволяла ему ещё жить, но при совершенно неприемлемых условиях. Но она действительно заслуживала того, чтобы её назвать небывалой, необычной и великой, ибо по законам инквизиции каждый, кто однажды признался в отступничестве, если даже он потом и отрекался от него, был обречён на смерть. Раскаяние могло избавить его от сожжения на костре, могло дать ему отпущение грехов и милость: вместо пламени костра получить пулю. Но дальше этого святое правосудие не шло.

Настоятель продолжал объяснять Карлосу, что из-за его молодости и по причине того, что вероятно другие ввели его в заблуждение, судьи согласились оказать ему особое снисхождение.

— Есть ещё и другие причины, объясняющие это решение, но не стоит сейчас их касаться. Но именно я придаю им большое значение. Итак, я, чтобы спасти твою душу и твоё тело — похоже, что я этим больше озабочен, чем ты сам — добился разрешения создать для тебя более благоприятные условия, где среди всех прочих преимуществ тебе предоставляется право иметь товарища, постоянное общение с которым не может не повлиять на тебя благотворно.

Карлос счёл это преимущество весьма сомнительным, но поскольку оно предоставлялось ему из добрых побуждений, наверное, следовало высказать свою признательность, и он выразил настоятелю свою благодарность, спросив:

— Мне позволено знать имя моего будущего товарища по заточению?

— Если твоё поведение будет этого достойно, ты его скоро узнаешь.

Ответ этот показался Карлосу до такой степени загадочным, что после нескольких бесплодных попыток его понять, он оставил эту затею и вынужден был прийти к выводу, что долгое заточение имело отрицательное воздействие на его умственные способности.

— Мы называем его дон Хуан, — говорил между тем настоятель, — и я кое-что тебе о нём расскажу. Он человек чести, однако много лет тому назад он имел несчастье впасть в те же заблуждения, которых с таким упорством придерживаешься ты. Богу было угодно использовать меня, ничтожного, для того, чтобы вернуть его в лоно святой церкви. Он сейчас ревностный и честный кающийся, прилежен в постах и молитвах, и от души отвращается своих прежних заблуждений. Моя последняя надежда в том, что его мудрые наставления помогут тебе пойти тем же путём.