Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 2

— Вы не получили моего письма, в котором я просила Вас оставаться в Нуере? — спросила юная дама, уже прекрасно вошедшая в свою роль.

— Простите, царица души моей, что я не подчинился Вашему приказу. Я знал, что брату грозит опасность, и хотел его спасти. Но, как видите, я опоздал.

— Я не знаю, смогу ли Вас простить, дон Хуан.

— Тогда я позволю себе утверждать, что знаю милую донну Беатрис лучше, чем она знает себя. Если бы я поступил иначе, она бы мне не простила. Как я мог, заботясь лишь о себе, бросить его в беде одного?

— Вы допускаете, что и для Вас существует опасность?

— Это очень возможно, сеньора.

— Ай де ми! Почему Вы ввязались во всё это? О, дон Хуан, Вы были очень жестоки ко мне!

— Что Вы хотите этим сказать, свет очей моих?

— Разве не жестоко, что Вы позволили своему брату через его мягкость, обаяние и красноречие увести себя от веры наших отцов? Вы шли за ним, пока он не впутал Вас, не знаю в какие ереси и не поставил на карту всё: честь, свободу и даже жизнь!

— Мы искали истину!

— Истину! — повторила юная дама, топнула ножкой и энергично завертела веером. — Что такое истина? И какая мне от неё польза, если Вас в полночный час выволокут из спальни и отправят в камеру пыток! — она закрыла лицо руками и заплакала отчаянно и горько, как ребёнок.

Дон Хуан успокаивал её, как подобает нежно любящему жениху.

— Я буду осторожен, моя любимая, — уверял он её, — я владею слишком многим, для чего я должен жить, и поэтому считаю жизнь весьма драгоценной, — говорил он, глядя в прекрасное лицо невесты.

— И Вы готовы принести мне клятву бежать из города сейчас, пока ещё против Вас нет подозрений?

— Моя любовь, я с восторгом умер бы, исполняя малейшее Ваше желание, но этого я сделать не могу!

— И почему же, сеньор дон Хуан?

— Вы ещё спрашиваете? Я должен сделать всё возможное в надежде — если ещё есть надежда — спасти его, или хотя бы облегчить его участь.

— Тогда — да смилуется Бог над нами обоими! — простонала донна Беатрис.

— Аминь! Молитесь день и ночь, сеньора, может быть, Он окажет нам милость!

— Нет надежды спасти дона Карлоса! Разве Вы не знаете, что из узников святой инквизиции ещё никто не возвращается на свою жизненную тропу!

— Хуан покачал головой, он хорошо знал, что задача невыполнима, но тем не менее даже донна Беатрис слезами и мольбой не могла поколебать его решимость.

Он страстными словами благодарил её за верность и прямоту:

— Никакие беды не в силах разлучить нас, моя любимая, — говорил он, — и то, что они называют позором и посрамлением… тоже нет. Ты — моя звезда во тьме…

— Я же дала Вам слово…

— Семья моего дяди будет пытаться нас разлучить, я думаю, они очень бы этого желали, но ты, звезда души моей, ты не будешь слушать их праздных речей, да?

Донна Беатрис улыбнулась.

— Мой род носит имя Лавелла. Разве Вы не знаете, наш девиз — «Верен до смерти».

— Это прекрасный девиз. Пусть он будет и моим тоже.

— Думайте о том, что Вы делаете, дон Хуан! Если Вы любите меня, то следите за своими поступками, ибо куда бы ни повели Вас Ваши шаги, я вынуждена за Вами следовать. — Говоря это, она встала, и вся залитая краской воодушевления, смотрела на него огромными, сияющими как звёзды, глазами.

Такие слова наполнили бы восторгом сердце каждого любящего. Но во взгляде, сопутствовавшем этим словам, было что-то такое, что превращало восторг в неясное злое предчувствие. Блеск чёрных глаз говорил о непреложности и величии принятого решения. Сердце Хуана, он сам не знал почему, дрогнуло, когда он ответил:

— Моя царица должна ходить только по путям, устланным розами.

Донна Беатрис протянула ему маленькое золотое распятие, укреплённое на шнуре с чётками из коралловых бусинок, что висел на её поясе:

— Вы видите этот крестик, дон Хуан?

— Да, милая сеньора!

— В ту страшную ночь, когда увели в тюрьму Вашего брата, я на этом распятии поклялась святой клятвой… Вы считали меня ребёнком, дон Хуан, когда читали мне главы из Вашей книги и потом говорили мне о Боге, о вере и спасении души. По многим признакам я и была ребёнком, потому что восприняла те слова как весьма благочестивые, да и как иначе, ведь они исходили из ваших уст! Я слушала и в какой-то степени верила им, но в то же время мои мысли были заняты прекрасными веерами и украшениями, которые Вы мне дарили, или же покроем нарядной мантильи, которую я рассматривала во время мессы. Ваш брат, наконец, сорвал с моих глаз пелену, и я поняла, что все те исполненные глубокого смысла слова, с которыми я играла — грех, который не найдёт прощения ни здесь, ни по ту сторону жизни… Ну, про ту сторону я не уверена, но здесь… это мне слишком хорошо известно, да поможет мне Бог! Есть изящные дамы, которые имели с этим дела не больше, чем я, и должны были поменять свой сверкающий золотом салон на подземную камеру Трианы. Ну, не во мне дело. Я не такая, как все девушки, у которых есть отец и мать, братья или сёстры, которые были бы к ним привязаны. Кроме дона Карлоса, который ради Вас проявлял ко мне доброту, никто не был ко мне искренне расположен, мной занимались по обязанности и из интереса, как любитель занимается со своим индийским попугаем. И, когда я всё это обдумала, зная Ваш горячий неукротимый дух, дон Хуан, я в ту ночь поклялась на святом распятии — если Вас обвинят в отступничестве, я на следующий день пойду в Триану и признаюсь в том же преступлении!

Хуан не сомневался, что она свою клятву сдержит. Так вокруг него обвивалась петля, тоньше паутины, но прочнее железных цепей.

— Донна Беатрис, ради меня, — начал умолять её Хуан, но она перебила его:

— Нет, ради меня дон Хуан будет хранить свою свободу и свою жизнь! — улыбка её была в большей степени победоносной, чем печальной. Она знала, какую силу сейчас приобретает её влияние на него, и думала сейчас им воспользоваться.

— И Вы всё ещё хотите оставаться здесь? Или Вы согласны покинуть страну и за границей дождаться более спокойных времён?

Хуан подумал минутку.

— Пока Карлос в одиночестве и без всякой помощи томится в подземельях Трианы, у меня нет выбора.

— Тогда Вы знаете, чем рискуете. Это всё, — поставила точку донна Беатрис.

В невероятно короткий срок любовь и страх за любимого превратили юную наивную девушку в страстную исполненную решимости женщину, с пылающим огнём южного неба в сердце.

Прежде чем проститься, Хуан выпросил себе позволение при возможности навещать её. П тут она опять проявила весьма удивительную предусмотрительность. Она просила его остерегаться кузенов, дона Мануэля и дона Балтазара. При малейшем подозрении они способны сами донести на него, чтобы обеспечить себе долю его имущества, но они могут добиться этого и без столь позорящей низости, убрав его с пути с помощью своих кинжалов. В любом случае частое присутствие Хуана в доме нежелательно, пожалуй, даже опасно; но она согласилась с помощью условленных знаков уведомлять его, когда он может её посетить. Так Хуан простился с нею, и с тяжёлым сердцем покинул дом своего дяди.