Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 2

— Без сомнения! — живо воскликнул Хуан, — следовательно, его преступление — не преступление вовсе, а наивысшая доблесть, — с нажимом кончил он.

— И те мистические слова на стекле, загадка и восторг нашего детства…

— Ох, — вздохнул Хуан, — я не вижу, что они могут со всем этим иметь общего.

— Ты этого не видишь? Царство Божие, которое открывается нам во Христе, оно и есть настоящее Эльдорадо, и каждого, кто его найдёт, оно сделает счастливым и богатым.

— Всё это хорошо, — с не совсем довольной миной проговорил Хуан.

— Я думаю, так понимал это наш отец, — продолжил свою мысль Карлос.

— Я не совсем убеждён, до сих пор я был с тобой согласен, Карлос, но здесь наши мнения расходятся. Я всё-таки считаю, что отец что-то нашёл в Новом Свете.

Последовал долгий обмен мнениями, и Карлос с удивлением обнаружил, что Хуан ещё придерживается детской веры в существование некоего Эльдорадо в его буквальном значении. Более образованный и умный брат напрасно пытался его в этом разубедить. Не больше успехов имел он и тогда, когда он высказал ему своё убеждение в том, что на земле они отца больше не увидят. Карлос не сомневался, что графа де Нуера из-за его приверженности к новой вере просто убрали с пути. Где это произошло — во время морского путешествия или у диких берегов чужой земли — этого его дети, вероятно, никогда не узнают. Но в этом пункте Хуан не допускал возражений. Он твёрдо решил не верить в гибель своего отца. Да, он признавал, что его очень радует знать, что его отец находился в рядах поборников истины.

— Он претерпел изгнание и полную потерю имущества. Но я не вижу причины, по которой он не может и сейчас жить в этом полном неопознанных чудес Новом Свете.

— Меня бы больше успокоила мысль, что он все эти годы покоится среди умерших во Христе, и мы увидим его лишь тогда, когда все встретимся перед лицом Бога в вечности.

— Нет, я думаю иначе. Я думаю, что мы ещё о нём услышим.

— Никогда и ничего мы больше не услышим. Да и откуда?

— Это на тебя похоже, братец. Сразу впасть в отчаяние и отвратиться от цели!

— Что же, может быть, пусть будет по-твоему, — смиренно согласился Карлос.

— И имей в виду, если я что-то решил, то я этого и добьюсь, — самоуверенно заявил Хуан, — в любом случае я заставлю заговорить дядюшку. Я всегда считал, что ему хоть что-нибудь да известно.

— Но как ты хочешь это сделать? Да, делай, что возможно, и пусть тебе поможет Бог! Только, — очень серьёзно добавил он, — не забудь, чего требует наше теперешнее положение, и ради безопасности наших друзей и своей собственной, будь осторожен.

— Ничего не бойся. Мой мудрейший и архиосторожный братишка! Ты лучший из всех в мире братьев, но если бы в тебе было хоть чуточку больше оптимизма!

Когда они вернулись обратно в город, было уже очень поздно.

Несколько недель прошло спокойно, без значительных событий. Зима уступила место весне. Оживились птичьи хоры. Несмотря на нелёгкие раздумья и на давившее всех злое предчувствие, многие из уверовавших в Севилье смотрели в будущее с надеждой. Они ждали расцвета весны. Прекрасней всех эта весна цвела в сердце дона Хуана Альвареса.

Однажды в воскресенье гонец привёз письмо из Нуеры с печальным известием, что старый слуга дома, Диего Монтес смертельно болен. Его желанием было передать все дела в собственные руки будущего владельца имения и непременно увидеть Хуана. Тот медлить не стал.

— Я поеду завтра, — сказал он Карлосу, — будь уверен, я вернусь как можно скорей, дни эти слишком драгоценны, чтобы их терять.

Они пошли в дом донны Изабеллы де Баена. Дон Хуан поставил друзей в известность, что должен совершить путешествие, и при прощании получил в напутствие много сердечных пожеланий, и не одни уста произнесли ему вслед:

— С Богом, брат!

— Моё отсутствие будет кратким, дорогие мои братья. Если не через три недели, то через месяц я обязательно вернусь.

— Если такова будет воля Бога, — ответил ему Лосада.

На том они и расстались.

Первый отрезок пути Хуана провожал Карлос. Они коротали время за оживлённой беседой, говоря в основном о Нуере. Карлос с болью думал об умирающем… Долорес и всей остальной прислуге он посылал свои искренние приветы.

— Не забудь, — сказал он, — отдать Долорес те книги, что я положил в твой дорожный мешок.

— Я буду помнить обо всём, и даже доложу тебе обо всех немощных в деревне. Ну, Карлос, здесь мы хотели проститься. Нет-нет, ни одного шага дальше!

Они пожали друг другу руки.

— Расставание наше кратковременно, — сказал Хуан.

— Да… с Богом, Ру!

— Оставайся с Богом, брат! — он пришпорил коня и ускакал прочь.

Карлос смотрел ему вслед. Оглянется или нет? Да, он оглянулся, помахал своей бархатной шапочкой и весело поклонился. Карлос ещё раз мог увидеть красивое смуглое лицо, сияющие глаза и роскошные чёрные кудри.

Хуан увидел задумчивое, нежное и одухотворённое лицо изящного студента с бледным лбом, с которого ветер смахнул светлые волосы (светлые, собственно, по понятиям южан, на деле же они были густо-каштанового цвета). Губы его ещё хранили мягкую доверчивость ребёнка, хотя их выражение в последнее время и стало твёрже.

Ещё миг, и оба, повернув своих коней, разъехались в разные стороны. Когда Карлос вернулся в город, он сделал круг, избегая встречи с одной из столь частых процессий со священными хоругвями [4] Хоругви — священные знамёна церкви, употребляемые ею главным образом в церковных торжествах. … Он был всё менее склонен выполнять строжайшее требование святой церкви падать перед процессией на колени. Потом он заглянул к доктору Лосаде, чтобы узнать у него адрес одного из друзей. Доктор был занят пациентом, и Карлос остался в прихожей, ожидая, пока тот освободится.

Спустя некоторое время доктор прошёл по коридору, провожая одного из служителей кафедрального собора, которого он снабдил необходимым лекарством. Наверное, этот церковник был дружески расположен к доктору, он охотно и с дружелюбием передавал ему последние новости из города. Лосада слушал его с вежливой спокойной улыбкой, и время от времени делал свои замечания или ставил вопрос. Карлос расслышал только одно из его сообщений, оно касалось богатого поместья на побережье, которое стало собственностью Мунебреги. Один из родственников канонника был этим очень огорчён, но заплатить такую цену, как кардинал инквизиции, он оказался не в состоянии.

Наконец пациент ушёл. Улыбка сошла с лица доктора, оно стало строгим и озабоченным. Со странно изменившимся взглядом он повернулся к Карлосу: