Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

Фурманов опаздывает, он может поставить меня в пиковое положение с моим концертмейстером.

10 мая 1994

Понедельник.

Сережа лупит в барабаны. Попугаи сдохли один за другим, отравились, что ли, чем-то.

7-го был, по-моему, неплохой «Дом». Но прием – жидкий, и это как бы испортило праздник. После подкатили к палатке и выбрали водку, и выпил я из горла полстакана. И долго ждал конца разговора с Валентиной Ивановной, и выплеснулась из меня струя на пол. И тут… сказка закончилась.

8-го ездил на два концерта в Клин. Хорошо было с ветеранами. И домой я не попал, ночевал… и трудился. Спина болит, боюсь играть. Однако финансовые дела я выправил со всеми этими поездками. Лене Бариновой 100000 отдал. Она умница, и всё было хорошо. Боже! Помоги мне сегодня и завтра устоять. Завтра надо бы сесть за руль. Приближаются «Живаги». И надо завязывать и надолго и накрепко опять.

Попугаев жалко. Жалко попугаев!

Дал телеграмму Алексухину – помоги Куприянычу с газом.

Кондакова разошлась с Джамалом: «Он оказался жутким эгоистом». И т. д. Втягивает меня в попечительский совет. И рука уже не дрожит. И, честно говоря, неинтересно уже, что там в Москомимуществе и вообще…

Ловактатин – мевакор

Гаммалон и миксуринг

12 мая едем в С. Посад, везем плиту с «блинами» за 49 тысяч.

12 мая 1994

Четверг, утро.

– Страшный месяц нисан. Страшные дни. 10 – 11 два «Живого».

Слава богу, вчера прошло хорошо, хотя уволен Бортник за прошлый спектакль, где он судью за сына признал, из тюрьмы вышедшего, и Цуркан палил в воздух. Вернувшись пешком в театр, сбежавши из машины в дикой пробке с Рогожской палубы, куда с Алексеевской загнало нас ГАИ… сообщил Глаголин мне, что звонил он Бортнику после доклада Шкатовой и объявил ему, что театр в его услугах не нуждается, чтобы вечером не утруждал он себя приходом в театр и т. д. «Звонили тебе, не застали дома, ты был на процедурах у врача. На столе адрес больницы. Но я не хочу и слушать твоего совета, объяснения, совета – хватит. Пока я здесь – его не будет. Людмила Г., подготовьте приказ». Через 10 минут приказ был готов, подписан и вывешен.

Пришедшие на спектакль артисты были поражены… неадекватностью наказания за преступления, которые он неоднократно совершал. «Вот после Парижа и надо было уволить. А здесь – увольнять сегодня, чтобы снова потом его брать… а мы за него корячься сейчас». Недоумение, честно говоря. И ночь опять уж какую не спал… да еще срыв мой 27-го «Дома» требует объяснения, справки, иначе – плати аншлаг. Вот это дает большой «врагам» моим, и внешним, и внутренним, большой шанс меня упрекать и поливать. Так что вот.

21 мая 1994

Суббота. Соловьёвка.

Допился мужик, и Борис прав: сам ты в такой обстановке не выскочишь. Я попытался, но промазал. Вдруг заходит Людмила Алексеевна. Господи! Что-то будет?! Вышла Тамара: «Что это? Вон отсюда, дрянь тонкогубая».

– Я пришла в квартиру Валерия Сергеевича.

– Ты проститутка, вонючка. И надушилась, как последняя проститутка. Духи вонючие. – У меня был единственный страх – мордобой бы не случился. – Скажи ей, чтоб она ушла отсюда.

– Сейчас за мной приедут из театра и увезут в больницу.

– Возьми тапочки и халат и два разных пакета.

– Как она заботится о тебе,… тонкогубая. Тамарка зациклилась на тонкогубости.

– Чем ее не устраивают мои губы. Я бы могла ей назвать более существенные мои недостатки, моих губ мне вполне хватает.

Но уехали благополучно. Водка для нее оказалась важнее присутствия Ефимовой. Она ушла, оставив нас вдвоем.

Л. успокоила меня.

– Я тебя люблю, и мы еще увидим небо в алмазах. Господи! Хоть это- то есть, хоть и врёт – недорого возьмет. Танька, жена полевая, бегала уже на Акад. два раза, видела Тамару, видела Сережу. А мне нужна майка чистая, бритва и шампунь. И какой-нибудь костюм спортивный – кофту австралийскую и тренировочные брюки.

Танька-другизбегалась. 4 раза сегодня приезжала, и сейчас побежала на Академичешсуто попроведать Тамару и повидать Сережу с Паниным. Не найдет она их, а Тамарка дверь не откроет. Пустые хлопоты Татьяны. Голова у меня соображает как будто, повторил «Живаго», вроде всё помню. На лестнице чуть не упал, хорошо, Ал. Ив. подхватила и еле довела. Что же это со мной? Хватит лекарств. Я к ним не привык. В таких количествах. А чего же тогда будет на «Живаго»? Хорошо будет, потому что уверен я. Танец заменим, а там – что будет. Танька – я ей памятник поставлю при жизни под стать Хлебникову.

Панин – Сережа поехали в С. Посад. За тещей. Вот так резко повернулись события. Часы он мне свои оставил. Но мальчик веселый. Из Карабаха.

23 мая 1994

Понедельник.

Привезли тещу. Тамарка злая. Положила вчера Татьяне, как нарочно, джинсы и свитер, а не то, что я просил. Сегодня с боем отдала Сережин костюм, злая, спросонья: «Я тебя ненавижу». И пр. С утра приехала опять Таня и всё привезла, что нужно. Сейчас приедет Панин. Привезет любимую. Что она наделала своим смелым визитом. Надо же быть такой отчаянной. Сосед Гена у меня пришел. Я ем тут почем зря. «Очки надел, значит, дела будут», – смеется нянечка. Теперь я в Сережином микки-маусском костюме. Сережа пошел в школу. Теща нашла много водки у Тамарки. «В магазине не принимают». Да с рук кто же возьмет. Ее сейчас залейся, завались везде. Панин: давайте я в машину всё это поставлю, надо будет кому-то чего-то подмазать – вот, пожалуйста. Танька, бедолага, побежала за соком. Господи! Спаси и сохрани меня грешного. Ну, теперь чему быть, того не миновать.

Идет обход, меня не минуют. Ая им по книжке. Разберу ли сам я потом свои каракули. Разберу. Буквы-то русские.

Бортник.- Передай ему, что, хоть он и подписал приказ о моем увольнении, но зла я на него не держу.

Так я и знал, что, кто бы ни подписал указ, вина обратится на меня. Дескать, мешал Золотухину. Ну да что с него взять. Пусть думают, что хотят.

Тоня!Сестра моя родная! Спаси меня! Я за тебя всегда молюсь. Господи! Спаси ее душу грешную.

Л.А. – Какой мальчик. Какой тонкий мальчик у такой матери. Чудесный парень, умный, красивый, тактичный.

Моего соседа Гену перевели в другую палату. Меня это радует. Я буду ночевать после спектакля в Соловьёвке. «Ты в психушке никогда не лежал? Вот это первый звонок. Ты хотел написать, как кончил Гриценко. Так вот – так можешь кончить ты, Валерий».

Задница трещит от уколов. «Штормит», – как сказал про меня Сергей Евгеньевич.

Оказывается, в этой палате трижды лежал Казаков. Миша. Пока не уехал в Израиль. Ну что, рука выправляется. После репетиции в 9 легкая сауна и койка. А завтра – казнь твоя, Золотухин. Казнь предстоит еще дома. Дверь запер стулом и налил лужу спермы. Прости, Господи! Ну, уродился такой. Ну, мама родила таким. А что делать, когда она такая красивая и в белых штанах. Она что-то задумала – ускорить процесс развода. Волина какое к этому имеет отношение. А там Драгункина добивается, Зоя была – кто ищет, тот всегда найдет. Заехать домой, переодеть плавки и взять лекарства.