Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

24 мая 1994

Вторник.

Впору спеть: «Мой час настал, и вот я умираю»… «Живаго» – репетиция вчера была полная и удовлетворительная. Меня пытался сбить с ног планшет и другие провода, но Лена Баринова зарядила меня, и стало легче. И я остался удовлетворен собой. Это при таком-то состоянии, когда в крови столько лекарств.

Сергей Евгеньевич ведет меня по правильному курсу. Лена Юрьевна после сауны засадила мне какой-то страшный укол, что я очнулся утром от ее же голоса: «B.C., просыпайтесь и идите сдавать кровь». Я надел костюм спортивный и сдал внутривенную кровь. Потом пописал в четок и поперся сдавать мочу и кровь из пальца.

Удивительно трогательно вела себя Шкатова: «Не надо назначать утреннюю репетицию. Ты не выдержишь, и врач тебе запретил. Всё – все приходят в 16.30. B.C. приходит в 5». Она тигрицей отстаивала мое время. Я ее возлюбил. Вообще, труппа отнеслась ко мне удивительно тепло. А может быть, мне так хотелось. Лена меня постригла и, по-моему, удачно. Да и дома меня встретили довольно…

25 мая 1994

Среда, мой день.

Он прошел, и слава Богу. Он – это спектакль. За 1-й акт даже хвалили. Антипов: «Запомни это состояние – растерянности, беспомощности, нет этакой залихватости». Жанова: «Нет худа без добра: безумно жалко тебя – Живаго… эта потерянность в безумном, пляшущем мире».

Но II акт… кто виноват. Граков, сволочь, наделал столько накладок, я, конечно же, принял все на свой счет. Но нет. С Анной – а она очень мне помогла – истерика. Но зашли опять Делюсины, они ничего не заметили. Опять были растроганы, а какой-то с ними пожилой человек всё повторял: гениальный спектакль, гениальный спектакль. Зашла Лена Соколова с Олимпиевым. Она меня поцеловала. «Мне спектакль понравился». Благодарю Тебя, Господи, благодарю и Сергея Евгеньевича – врача. А с танцем я справлюсь. Фиг вам, прости, Господи! Спал под уколами, доспался до того, что не донес мочу до туалета и Серезкины штаны обмочил. С утра сегодня прибежала-прискакала Лунева, опять нанесла фруктов-продуктов. Когда я отсюда выйду, я не возьму спиртного в рот.

Приезжала Волина. С Фондом нас заматывают. Президент – самозванец. К этому хочется добавить – долбанутый.

26 мая 1994

Четверг. Утро.

Спектакль прошел хорошо. Я слабо пел, нет силы и звонкости, но я это догоню. После спектакля мне дают таблетки и два укола в зад, и я проваливаюсь до самого утра, пока не придет какая-нибудь Ольга Александровна и не скажет: «Вал. Серг., мне жалко вас будить, но пора вставать, уже 8 часов».

С Тамарой происходит что-то странное: сидит на скамеечке, на крылечке подъезда и сама с собой разговаривает. Господи! Спаси и сохрани рассудок ее и здоровье. Жалко мне ее до смерти. Помоги ей, Господи! Я знаю – грешен, виноват перед нею, но ведь Ты знаешь сам, Господи, и, надеюсь, понимаешь меня.

Вчера с С. Ев. были у Чугунова, и лекцию, проповедь провел он со мной замечательную: растительная пища, несколько дней голодания, чтобы очистить организм полностью. Но не только про это он говорил, смысл его слов был глубок и с двойным дном. А заходили мы к нему, чтоб получить разрешение на мое позднее возвращение, и я его получил.

В 11 сегодня меня ждет массажистка. А вчера я был: у невропатолога, у терапевта, у окулиста, на рентгене, сдавал два раза кровь и один раз мочу. Бегал за старушкой Ольгой Александровной и еле поспевал.

К 10 часам кто-то должен прибыть от Волиной и забрать переделанные опять Гафаровой документы. Кто-то хочет взятку за организацию нашего Фонда, и нас мотают. Два месяца пройдет, а через неделю срок этот истечёт, и всё – никакого Фонда мы не создадим. Жалко, я выбыл из игры. Надо бы сходить опять к тому заму, который посоветовал (к лучшему) всё перерегистрировать. Может, это была их общая тактика. Жалко. Впрочем, и с этим – черт с ним, с Фондом. «21 км» – вот реальная слава и дальнейший мой честный заработок.

Машина – я ее видел вчера – Панин ждал буксира. Опять – трус. Теща уехала с сумками, проклиная нас на чём свет стоит. Правда – стыдно.

От Пеца пришел факс. Надо, чтоб театр заплатил Любимову 39 тысяч марок, и тогда он отпускает нас на все 4 стороны. Кто там из них чего плетет – думаю, что авторское право у Фельтринелли должен был всё-таки купить театр… а Любимов заверил Пеца, очевидно, только разрешением Евг. Пастернака, и Пепу пришлось в Вене заплатить 65 тысяч марок Фельтринелли. Смешная история с «Андреем». Любимов, оказывается, имел в виду Вознесенского, а я звонил Шлиппе.

Барбаравчера заглянула – спектакль и в Вене, и в Мюнхене, и в «Меридиане» «имеет прекрасный интерес».

Сейчас я беседовал с Людмилой П. – барокамера, «куда любят нырять проститутки, чтобы у них была свежая кожа, чтоб исправились морщины».

Лежание мое здесь ударит резко меня по карману. Я теряю много заработков. Остается надежда на Луневу. Хоть что-то будет подкидывать.

Бежит Волина, слава Богу, хоть не опоздала, сорока.

За Волиной прискакала Лунева. «Освежить натюрморт… букет роз». Окно у меня уставлено цветами. Это условный знак, примета, где я живу.

Ну и руки у Наташи… это же сколько она сил затрачивает?! «Спина у вас хорошая», – сказала Наташа. Эх, Наташа, ты не видела другое, кривое и горбатое.

Приходил Сергей. Когда-то он восстанавливал мне массажем сломанную ногу. Обижается, что я ничего не помню, а прекрасно помню его шефа – Бери Вадим Ефимович. Теперь он зав. отделением ЗИЛовской больницы.

27 мая 1994

Пятница. Утро.

Благодарю Тебя, Господи! Спектакль прошел отлично, ко мне вернулся голос. Этот спектакль – наше спасение. Суд мы снова проиграли. Судил тот же Воронин. Мы давали столько отводов – нет, его упорно назначают судьей. Впрочем, почему-то Гурьянов говорит, что расстраиваться не стоит.

Вчера я был счастлив. Я понял, что еще не всё потеряно, что я еще гожусь, что сцена меня не раз еще примет и принесет мне радость. Вот – это раз. Да, я сильно поправился, но с этим я справляться умею.

Не отвечает дом. Это страшно. Сидит на лавочке и говорит сама с собой. Вчера заезжал за ножом, бумагой – Сережа сказал, что она ушла в магазин. Панин испугался – она сходит с ума. Господи! Ну не наказывай, ну ты же ее любишь! И вот вчера звонил в 23 – нет, сегодня в 8 – нет. А что Сережа? Не идет в школу? Или нет первого урока?

На спектакле была Адель. Вынесла на сцену несколько книг «Дорожный посох». Не помню ее телефон. Хочется узнать ее впечатления. В короткой записке, очевидно написанной в антракте, кое-что содержится приятное: «Приехала впервые в жизни к этой станции Калужской. И вознаграждена. Во-первых, вижу, наконец, Золотухина, во-вторых, нового Любимова - музык-балетного, нервного, современного, похожего на Малевича. Вы бледны, мучительны, – что случилось?» И т. д.