Эми Хармон - Из песка и пепла

– Ты продолжишь делать то, что делал. Как и я. Пока не закончится война.

– То есть ты будешь притворяться, что католичка, а я буду притворяться, что по-прежнему священник?

– Нет. Я буду притворяться, что не еврейка, а ты будешь притворяться, будто в меня не влюблен. Как и всегда. – И Ева ехидно ему улыбнулась.

– Ах, Батшева, – произнес Анджело с нежностью и, наклонившись, поцеловал ее в лоб, хотя с трудом позволил себе даже такое выражение привязанности. – Не знаю, мудра ты или просто лукава.

Она целую вечность смотрела на него снизу вверх, словно всерьез размышляя над этим вопросом. Но Анджело слишком устал, чтобы возводить стены. Слишком измучился. Слишком боялся, что ее отнимут силы, над которыми он не властен. Весь мир вокруг них вышел из-под контроля, и сейчас он крутился волчком, пытаясь спасти хоть что-то.

– Я не мудра и не лукава. Просто не могу позволить себе такую роскошь, как моральные дилеммы. Есть правда, а есть самообман. Полагаю, мы все временами нуждаемся и в том и в другом. Спокойной ночи, Анджело. – С этими словами Ева развернулась и прошла к маленькой дверце слева от апсиды, за которой скрывался спуск в подвальную комнату. Анджело оставалось лишь проводить ее взглядом.

25 ноября 1943 года

Признание: я шпион.

Не все виноградари хотят заниматься виноделием. Многие продают плоды винодельням, и те производят вино под собственной маркой. Мой отец сделал состояние на продаже бутылок, лично отобранных виноделами. У папы были заготовки всех форм и размеров, так что каждая бутылка получалась уникальной, как и содержащееся в ней вино. Это был мощный коммерческий аргумент, и папа всегда настаивал, что вино из бутылок «Острики» вкуснее. «Форма важна, – говорил он обычно. – Многие этого не понимают, но поверь мне. Форма важна».

Каждый будний день мне приходят на ум папины заготовки. Вот уже две недели, как я работаю на виа Тассо и всеми силами стараюсь отлить из себя идеального секретаря – быстрого и услужливого, а потому не привлекающего внимания. Анджело волновался, что меня, как и бутылки «Острики», выбрали за форму, но, кажется, капитана фон Эссена действительно интересуют только мои лингвистические способности. Анджело все равно каждый вечер заглядывает в обитель, чтобы убедиться, что я пережила очередной день.

Римляне даже не называют виа Тассо немецкой штаб-квартирой, такой ужас и отвращение она у них вызывает. Вместо этого они говорят laggiù – «там». Например, «такого‑то и такого‑то забрали туда».

Мне редко удается передохнуть за своим столом, на кухне или в уборной. Большую часть времени я бегаю по поручениям, передаю приказы, печатаю бесконечные отчеты, варю кофе и делаю все, что попросит капитан. Но я многое слышу и подмечаю. Это мрачное место – пускай кабинеты и отделены от камер, которые до сих пор преследуют меня в кошмарах. Я видела их, я сидела в одной из них, и, хотя меня саму не пытали, я знаю, что многие другие не избежали такой участи. Поэтому я продолжаю прислушиваться и наблюдать, надеясь только, что когда‑нибудь это принесет пользу.

Стоило Анджело выйти из поезда, как к нему подскочил перепуганный Альдо Финци в сутане священника – сутане, которую сам Анджело ему и дал. Просто на всякий случай. Было 27 ноября 1943 года, и для Флоренции настало время маскировок.

На «Острику» был совершен налет, дом Альдо перевернули вверх дном, печатный станок разбили. Его искали – но не только его. Немецкая и итальянская полиция выслеживала всех флорентийских евреев и не утруждала себя скрытностью.

– Ребе Кассуто арестовали, – чуть не рыдал Альдо, пока они шли с вокзала, сами толком не зная куда. Сейчас ад был повсюду. – А еще пастора и нескольких других участников подполья. Я боялся, что это ты, Анджело. Потому и пришел. Я думал, что это ты.

Анджело приехал во Флоренцию именно с этой целью – встретиться с ребе Кассуто и передать ему остатки денег Камилло. Однако сегодня он задержался на контрольно-пропускном пункте и упустил утренний поезд. Вероятно, это опоздание спасло ему жизнь.

Анджело приобнял Альдо за плечи, пытаясь успокоить, однако сам был в полном смятении от услышанного. Они с Натаном Кассуто познакомились благодаря DELASEM. Камилло представил их после смерти Феликса, чтобы молодой раввин знал, как связаться с Анджело, если ему понадобятся средства.

Ребе Кассуто был высоким привлекательным мужчиной с добрыми глазами и обходительными манерами. Раньше он работал врачом, но расовые законы лишили его всей клиентуры. Судьба, случай и редкое второе образование талмудиста открыли перед ним другой путь, но в какое печальное, трагичное для раввинов время! И все же он не поддался ни давлению, ни искушению «затаиться и выждать», как поступили многие другие еврейские лидеры. Нет, он неустанно предостерегал людей, уговаривал их прятаться или уезжать, а потом принял решение остаться с теми членами своей паствы, которым было некуда идти. Теперь его арестовали.

На улицах царил полный хаос. Немцы с рупорами разъезжали от квартала к кварталу, требуя у жильцов – всех жильцов – немедленно покинуть дома. Без вещей, без оружия – его позволялось иметь только полиции – и в течение максимум трех минут. Если кого-нибудь найдут укрывающимся в доме, его застрелят на месте.

Римская облава повторялась вновь, вот только на этот раз в ней не было ни капли секретности. Охота на флорентийских евреев разворачивалась при свете дня во всей своей омерзительной пышности и сюрреалистичном блеске.

В трех кварталах от станции они наткнулись на семью, стоящую вдоль стены с поднятыми руками.

Отец пытался урезонивать солдат, куда-то указывал и отчаянно жестикулировал. Один из немцев ударил его прикладом винтовки в висок, и мужчина упал точно подкошенный. Полные жизни руки безвольно вытянулись по бокам. Заметавшуюся в истерике семью расстреляли тут же у стены. Отец уже лежал на тротуаре в луже крови, но солдат все равно наклонился и всадил еще одну пулю ему в голову – проверяя, что семейство не расстанется даже в смерти.

Анджело и Альдо видели, как еврейских детей вырывают из материнских рук и заталкивают их в один грузовик, а рыдающих родителей – в другой. На углу, в каких-то метрах от семинарии, мимо них промчался мальчишка, который пытался спастись бегством от итальянской полиции, но тут же упал от выстрела в спину. Анджело пришлось через него переступить, чтобы зайти вместе с Альдо в ворота. Отец Себастиано с другими монахами собрали учеников для молитвы; все головы были низко опущены. Немцы уже были здесь – и ушли с пустыми руками, хотя Анджело точно знал, что среди семинаристов прячутся и несколько еврейских мальчиков.