Екатерина Дроздова - Богоявленское

– Не плачь Маша! Не плачь! Клянусь, тебя больше никто не обидит!

«Что же энто получается.., – все думала Маша, – он нарочно обманывал меня? Пользовался? Нет, не верю! Ему пришлось так поступить! Но все наладится, и он за мной возвернется. Только бы не задержалось энто возвращение. Остановить бы для энтого время».

Но время вокруг Маши не остановилось. Оно продолжало идти своим чередом, укутывая ее боль сначала дождями и опавшими листьями, а затем засыпая высокими сугробами. Марк Вацлавич так и не дал о себе никаких известий, как не ждала его Маша, как не молила Бога о его появлении. Машино счастье закончилось, так толком и не начавшись.

Богоявленцы поначалу Машу травили, выкрикивали в след обидные слова, тыкали пальцами, но она все терпела, у нее подрастала защита. Любимый брат Митька смело бросался в драку с обидчиками сестры, поддерживал его и друг Васька Попов. То ли совесть его мучала, то ли пытаясь отогнать от себя подозрения об оговоре Митькиной семьи, он и сам не мог разобрать, но как бы там не было, дрался он отчаянно. Так и отбивались, покуда страсти в селе по произошедшему скандалу не улеглись, и жизнь не вернулась в прежнее русло.

И вот в ясном небе над Богоявленским вновь засветило солнце, ласково стало оно растапливать снежные шапки на деревьях и согревать землю. Весело защебетали птицы. Жизнь начала свой новый виток.

Вдоль красной кирпичной стены, окружающей усадьбу князя Сенявина в задумчивости прогуливалась Вера. Юная красавица грела руки, пряча их в соболью муфту. На голове ее была широкая фетровая шляпа, отделанная шелком и перьями птицы, а на плечах горжетка из гагачьего пера.

С огромной скоростью, погоняя коня навстречу ей, мчался Арсений Мищенко. Поравнявшись с юной княжной, запинаясь и робко заглядывая ей в глаза, Арсений сказал:

– Здравствуй, Верочка! Мне бы это… Митьку найти.

– Поищи на конюшне, – небрежно ответила Вера.

После побега Марка Вацлавича и ареста отца, брату и сестре Чадиным пришлось бы совсем тяжело выживать. Но пожалевший сирот Петр Иванович не только заступился за Машу перед следователем, и не прогнал со своей кухни, но и взял под крыло и Митьку, дав ему работу на конюшне, где еще недавно работал его отец. Петр Иванович искренне желал облегчить скудное существование Маши и Митьки, не обращая внимания на наговоры Митрофана Спиридоновича Мищенко. А мгновенно возмужавший и окрепший пятнадцатилетний Митька, со всей благодарностью принялся за работу, пропадая в княжеской конюшне и, что есть силы, помогал сестре.

– Митька! Митька, выручай! – увидев друга, нервно закричал Арсений.

– Ты че, Сенька? – отозвался Митька, продолжая чистить коня. – Стряслось чего?

– Стряслось! Злата наша пропала!

– Эка невидаль, – усмехнулся Митька. – Впервой чоли?

– Цельный день уже нету. Глаша кричит, кубыть люди видали, что в проклятый лес она уходила.

– Не бреши, – моментально посерьезнел Митька. – Туда даже ваша взгальная пойти побоится.

Проклятым, дремучий, не проходимый лес на краю Богоявленского, называли с того самого дня, как появилось село, а почему, точно уже не мог сказать никто. Одни утверждали, что нечести там всякой до черта, другие, что звери там водятся лютые. Каждый мог поведать какую-то легенду. Но, главное, что объединяло все эти легенды, было в том, что кто бы в тот лес не уходил, назад уже не возвращался. От того – то не только богоявленцы забыли туда дорогу, но и заезжие люди объезжали этот лес стороной. А для пущей острастки, стараниями богоявленцев, разрослось на подходе к проклятому лесу кладбище, поселив еще больший ужас в сознании людей.

Все боялись проклятого леса, от мала до велика, вот и смутился Митька, услышав о нем.

– А батька-то ваш, где? Чаво не ищет? – спросил Митька.

– В Рамоне батька. Вторую неделю уж. Сам знаешь, фабрику он там открыл. А мамка захворала дюже, жар у ней сильный. Выручай, стемнеет ведь скоро, сгинет малая наша.

– Ладно, – согласился Митька, – скачи за Васькой, а я у Петра Иваныча коней попрошу, пешим – то нам долго искать придется.

Вечер над Богоявленским сгустился быстрее, чем ожидали друзья. С наступлением темноты от поисков многие отказались и только сидя на скамейках, на краю села, продолжали судачить:

– Как взгляну я на энтот лес, сквозь могильные кресты, ажник дрожь пробирает, – говорил рябой мужик с длинной, седой бородой.

– А Тишка – то где? – спросил маленький, худой старичок.

– Уж пятый час, как надел лыжи, да пошел с ружьем в проклятый лес, – ответил рябой мужик.

– Господи сохрани! – перекрестились стоящие рядом бабы. – Как же энто? Один, да в такую темь? И как ее только окоянную туды занесло?

– Я слыхала, кубыть пошла она за клюквой для хворой матери. У Василисы-то, уж который день горячка.

– Ох, и отчаянная девка растет.

– Цыц, окоянные! – одернул баб старичок. – Накликаете еще беду.

– И не один он, а с сыном, – добавил рябой мужик.

А тем временем тьма все сгущалась. В проклятом лесу еще лежали глубокие сугробы. Зловеще скрипели в морозном вечере темные стволы деревьев, закрывали небо высокие кроны, а Тишка все не возвращался, продолжая искать маленькую Злату.

Вдруг из тьмы появились два всадника. Это были Митька и Арсений. Тяжело дыша, на взмыленных княжеских конях, они остановились возле скамейки.

– Ну что?

– Как?

– Нашли?

Наперебой стали спрашивать односельчане. Но на все вопросы Митька лишь покачал головой.

– Все обрыскали, – сказал он. – Нигде нет.

– Господи, что же за напасть, – вновь застонали бабы. – Сенька, поехал бы домой, че стоять без толку? Мать – то, поди, извелась вся.

– Не поеду, – ответил Арсений. – Глашка там, а мне искать надо. Без бати, я в семье ответ за все держу.

– А, что же батя, когда воротится?

– Петр Иванович послал за ним. Должно уже в пути.

Но Митрофан Спиридонович, не о чем не знал. В Рамони его не было. Посыльный лишь к утру найдет его в ресторане Воронежа.

С приобретением кондитерской фабрики в Рамони, дела Митрофана Спиридоновича пошли моментально в гору. Резко выросшее благосостояние незамедлительно вскружило ему голову. Митрофан Спиридонович торопился жить, беря от этой жизни максимум удовольствий. Торопился он восполнить все те годы, которые провел в труде, наживая имущество и пропуская мимо всю сладость своей молодости. Ударила седина в рыжую его бороду. Вот поэтому найти теперь Митрофана Спиридоновича можно было только в воронежских ресторанах, за любимым занятием – блеснуть своей губернской роскошью. И в занятии этом не знал он удержу.

На богатом столе, облюбованного воронежским купечеством ресторана, стояла стерляжья уха, двухаршинные осетры, белуга в рассоле, поросенок с хреном.