Екатерина Дроздова - Богоявленское

Вера заметила этот взгляд, и он ей польстил.

– Ты действительно очень смелый, – тихо произнесла Вера, и что-то похожее на улыбку отразилось на ее фарфоровом лице.

Вернувшись в комнату к сестре, Митька погрузился в задумчивость. Прежде он не мог перекинуться с Верой и парой слов, она даже ни разу не ответила на его приветствие, на таком расстоянии всегда держала она тех, кто был ниже ее по происхождению, и вдруг почти диалог случился между ними.

– Чего ей понадобилось? – спросила Маша у брата. – Как всегда: не хочу баранину – режь овцу?

Но Митька в задумчивости молчал.

– Ну и стервь растет, – покачала головой Маша.

– Нее, – задумчиво протянул Митька.

Это короткое слово стало для Маши неожиданным. Ведь сама Маша за надменность едва ли не ненавидела Веру и, как ей казалось, Митька тоже. Уж не влюбился ли он в старшую княжну Сенявину. И поначалу мысль эта испугала Машу. Упаси Господь Петр Иванович узнает, несдобровать тогда ее несчастному брату. Но тут же эту мысль вытеснила другая, а, что если это шанс для них обоих? Что если воспользоваться этой влюбленностью? Ведь брат ее, хоть и сам того не понимал, рос особенно красивым. В мужской красоте своей он не уступал женской красоте Веры, и соблазнить ее, еще не искушенную любовью, едва ли будет сложно. Конечно, сам Митька, имея доброе сердце и природную честность, никогда бы до такого не додумался, но на то у него и есть старшая сестра. И не добрым блеском загорелись Машины глаза от этих мыслей. Кажется, за эту минуту она уже все продумала и все рассчитала. Сев рядом с братом она прижала к себе его кудрявую голову и тихо сказала:

– Митенька, жаль моя! Как я боюсь за тебя, как хочу, чтобы все у тебя ладно было. Если любишь меня, пообещай мне, что сделаешь так, как я тебя попрошу?

– Обещаю!

Лето 1907 года в Воронежской губернии выдалось жарким. Изысканное окно-роза было распахнуто настежь. Легкий ветерок гулял по всей комнате старшей княжны Сенявиной. Такой желанной прохладой пробегал он по дощатому полу, застланному ковром, по высоким двустворчатым шкафам, забирался на неуклюжий письменный стол и медленно листал страницы лежащих на нем журналов со звучными названиями «Дамский мир», «Парижские моды для русских читателей», «Современная женщина».

Вера сидела на широком подоконнике и смотрела со второго этажа вниз, на улицу. Наблюдала, как отец и Митрофан Спиридонович обучают верховой езде уже подрастающего, семилетнего Егора, как сидит на скамейке с книгой в руках ее мать и придерживает рукой широкую шляпу, едва касающуюся прически, надетую так, что совсем незаметно, как она прикреплена. Иногда отрываясь от книги, она поднимала глаза на супруга и улыбалась. Вера редко видела улыбку на лице матери, да еще и такую счастливую. Кажется, это лето творило чудеса.

– Вот и еще одно лето настало, – со вздохом сказала она. – И снова все по-прежнему. Ничего не меняется. Ах, Глаша, как же скучно! Совершенно не выносимо. Скажи, тебе также скучно, как и мне?

Сидевшая в кресле Глаша Мищенко растерянно пожала плечами.

– Мне все как-то некогда скучать,– все также растерянно сказала она. – У нас в хозяйстве хучь и много работников, а тятька с мамкою нас от работы не берегут.

Вера с тоской посмотрела на Глашу и снова отвернулась в окно. Глаша улыбнулась и застенчиво опустила глаза. Она знала, что Вера дружит с ней только потому, что больше в Богоявленском ей дружить было не с кем. Вера лишь от скуки, снисходительно позволяла ей приходить к себе в гости. По всему Глаша была Вере не ровня. Вера княжна, а ее отец из мужиков, Вера получила прекрасное домашнее образование, а она с трудом освоила счет и правописание, красота Веры идеальна, а она нескладная, рыжая и веснушчатая. И все-таки Глаша была рада и такой дружбе с Верой. Добрая от природы, она никогда не обижалась и не завидовала, и никогда не желала больше того, что у нее было.

– Какая красота! – воскликнула Глаша, взяв в руки Верину шляпку. – Чьи это перья, чайки?

– Орел, – равнодушно ответила Вера.

– А птичка-то, птичка! – продолжала восхищаться Глаша. – Кубыть прямо сейчас улетит.

– Дарю! – царственно произнесла Вера, несказанно обрадовав Глашу.

Спрыгнув с подоконника, Вера открыла шкаф и достала оттуда зонтик отделанный вышивкой и кружевом.

– Это тоже тебе! Мне его папенька из самого Петербурга привез. На Невском проспекте покупал.

Даря Глаше свои вещи, Вера даже развеселилась, глядя с какой радостью та их принимает. Следом за зонтиком отправились веера с изображенными на них маками, ирисами, а также веера, декорированные в японском стиле. Оставила себе Вера лишь один веер, страусинный на черепаховом каркасе, отделанный бриллиантовым шифром с монограммой ее фамилии и стоивший немыслимых денег.

– Верочка, где ты берешь такую красоту?

– Заказываю по почте, – ответила Вера, указав на журналы, разложенные на письменном столе.

В это время в комнату вошла белокурая девочка, круглолицая с озорными серыми глазами. Это была Ксюша, младшая княжна Сенявина. Она давно наблюдала за старшей сестрой ее подругой, не решаясь присоединиться к их девичьему веселью. Одетая в коротенькое белое платьице с заниженной талией, с распущенными локонами, украшенными большими бантами, она была похожа на ангела. Глаша тут же усадила девочку себе на колени.

– Глаша, где теперь Злата? Когда она вернется? – спросила малышка.

– Она в Крыму. Она еще хворает, – ответила Глаша.

– Зачем ты пришла? – нервно крикнула на сестру Вера.

Обиженно опустив голову, Ксюша медленно вышла из комнаты.

– Ну, чево ты ее гонишь? – спросила Глаша.

– Надоела! – все так же нервно бросила Вера.

– Все надоело! – добавила она.

Наблюдая за Верой, у Глаши складывалось впечатление, что она никого не любит, ни родителей, ни брата с сестрой. Что любит она только себя.

Холодная, надменна Вера, не имела никаких привязанностей, единственной ее страстью была лишь верховая езда. Зажатая рамками этикета и фамилией, только мчась по чистому полю, она чувствовала себя по-настоящему свободной и счастливой. Вот верховой езде она и предалась, оставив подругу, чтобы хоть немного развеселиться.

Полуденный зной становился все сильнее. Оставив работу, многие мужики пришли на речку остыть самим, да искупать взмыленных лошадей. С ними и деревенские мальчишки, загоревшие на сенокосе, остужали себя купанием в быстрых водах Дона. Разбегаясь на деревянных мостках, они ныряли в реку и показывали свои шальные головы только на ее середине, а затем наперегонки устремлялись к противоположному берегу. Прискакали сюда на княжеских конях и верные друзья Митька Чадин с Васькой Поповым.