Мария Купчинова - В поисках цветущего папоротника

В Виленский университет, упразднённый Николаем I после восстания 1831 года, и вновь восстановленный указом Ю. Пилсудского в 1919 году, подбирали преподавателей, пользующихся авторитетом в научном мире. В предыдущих четырёх семестрах курс статистической механики читал ученик великого Пуанкаре. В нынешнем – появление на профессорской кафедре стройной темноволосой женщины повергло студентов в замешательство. Они огорченно загудели, а она понимающе улыбнулась:

– Dzień dobry, panowie, studenci, [27] Добрый день, господа студенты. (польск.) – преподавание в университете велось на польском языке. – Разрешите напомнить вам любимое изречение месье Пуанкаре: «Наука не сводится к сумме фактов, как здание не сводится к груде камней». Не надо торопить события, возможно, я не так сильно разочарую вас.

Алесь замер, почувствовав знакомый аромат. Долгими осенними вечерами он придумывал сотни вариантов, чтобы «случайно» встретиться с соседкой по мансарде, а утром прислушивался к дробному перестуку каблучков, ловил сквозь открытое окно аромат духов и страшился оказаться навязчивым.

Постукивая мелом, женщина написала на доске формулу, обернулась, окинула взглядом аудиторию. Вот тогда Алесь первый раз увидел густые брови вразлёт, большие чёрные глаза. Много позже он узнал: даже когда казалось, что Аннет тосковала, глаза оставались насмешливыми, словно не очень доверяли хозяйке…

– В прошлом семестре вы остановились на теореме Пуанкаре о возвращении – одной из базовых для большинства динамических систем. Говоря простыми словами, любая конечная механическая система, подчиняющаяся законам классической механики, за достаточно большой промежуток времени возвратится как угодно близко к начальному состоянию при почти всех начальных условиях…

Время от времени Алесь ловил на себе её удивленный взгляд. Наверное, застывший, с приоткрытым ртом, вбирающий каждое слово, он и правда выглядел забавно. Лекция закончилась словами:

– Panie student w drugim rzędzie po prawej, proszę zostać. [28] Господин студент на втором ряду справа, задержитесь, пожалуйста. (польск).

Чёрные глаза иронически осмотрели Алеся с ног до головы:

– Можно узнать, пан студент, чем вызвано такое повышенное внимание к моей персоне? Не лучше ли было записывать лекцию?

Неожиданно для самого себя Алесь искренне ответил по-русски:

– Конечно, нет. Я всё время боялся, что вы мне снитесь: открою глаза, и вы исчезнете.

– Бог мой, какой романтизм, – пани преподаватель рассмеялась. – Выглядите так сурово с этим шрамом, и так непосредственны!

Алесь почему-то не смутился, только вздохнул:

– Шрам – тоже последствия романтизма…

Прошло несколько месяцев, прежде чем они подружились. В университете Аннет держалась строго и неприступно, не позволяла провожать себя после занятий (впрочем, Алесь зарабатывал на жизнь репетиторством и тоже часто бывал занят), но иногда, поздно вечером, открывала окошко, негромко с вопросительной интонацией произносила: «Пан Алекс?» и Алесь опрометью бежал вниз. Это была странная пара: она в клетчатом, до колен, пальто с пышным меховым воротником и широкими рукавами, в небольшой шляпке с полями – изящная фарфоровая статуэтка и неуклюжий, неповоротливый Алесь в суконном кожухе, некогда подаренном Натальей.

Они часами бродили по ночному городу и никак не могли наговориться. Аннет рассказывала, что её отец учился в Сорбонне у Пуанкаре. Он и должен был читать этот курс лекций, но тяжело заболела бабушка, отец не смог оставить умирающую мать, а деньги по договору уже были получены и истрачены на лекарства. Пришлось Аннет ехать на родину предков вместо него. Маму свою, француженку, Аннет не помнила – она умерла, когда дочке было три года, девочку растили отец и русская бабушка. Дед – поляк, после подавления восстания 1863 года эмигрировал с семьёй во Францию и вскоре умер, оставив жену без средств к существованию, но с десятилетним сыном на руках. Гордая бабушка никогда ни на что не жаловалась, учила внучку русскому и польскому языкам, ничего не рассказывая об истории страны, которую пришлось покинуть.

Алесь, размахивая руками, с энтузиазмом говорил о Великом княжестве Литовском, простиравшемся при Великом князе Ольгерде от Балтики до Причерноморских степей, о двоюродных братьях, князьях Ягайло и Витовте, о предательствах, изменах, заключённых союзах и униях, возникновении Речи Посполитой и трёх разделах её. Смеялся:

– По закону, высланным из западных губерний за причастность к восстанию, предписывалось в течение двух лет продать или обменять свои земли, причём покупать их могли только православные. Так что мой дед вполне мог купить имение у твоего.

Аннет тихонько улыбалась: как ни странно, этот угловатый, то очень робкий, то громогласно-напористый молодой человек, несмотря на разницу в возрасте, занимал всё больше места в её мыслях. Шрам на лице вызывал сострадание: хотелось погладить его, прикоснуться губами…

А Алесю хотелось «выплеснуть» всё, о чём так долго молчал. Он даже начал рассказывать Аннет о Кочубее, о том, как возвращался с полыхающей огнем Кубани домой. О поезде, который регулярно останавливался в степи, а пассажиры бродили по окрестностям в поисках дров и угля, надеясь в случае удачи доехать до следующей станции. О том, как в Киеве его сняли с поезда, обвинив в дезертирстве, и если бы не случайная встреча на вокзале с братом матери, дядькой Павлом, один бог знает, чем бы это закончилось.

Алесь вспомнил, как дядька Павел тогда взахлёб говорил о создании БНР, верил в международное признание республики, восхищался братьями Луцкевичами, Вацлавом Ластовским, всерьёз уверяя, что когда-нибудь белорусы поставят им памятники… Оборвал свой рассказ и грустно усмехнулся:

– Только ненормальный может рассуждать с такой женщиной, как ты, о политике. Напомни ещё раз, как называются твои духи?

– Зачем? – смеялась Аннет. – Хочешь подарить другой возлюбленной?

– Нет, хочу покупать их тебе всегда.

– Милый мой мальчик, у тебя не хватит денег, – поддразнивала Аннет, – это самые последние духи коллекции мадам Шанель, № 5…

– Я заработаю, – сердился Алесь. – И не называй меня мальчиком.

– Хорошо, хорошо, мой милый.

Часто, занятые беседой, они не замечали, как таяли звёзды и наступал рассвет. Но миновать костёл Святой Анны не получалось. Стоило поднять голову, и впереди, где темно-серое небо, нависшее над их головами, подсвеченное восходящим солнцем, приобретало оттенок насыщенного ультрамарина, пламенели багряные башни костёла. Не сосчитать, сколько раз они замолкали, потрясённые этим созданием человеческого гения. Завороженно, словно первый раз, разглядывали фасад: стрельчатые окна, бесконечно повторяющиеся ажурные арки-купола, напоминающие рукоделие, плетёное искусной кружевницей.