Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

— Возможно, было бы благоразумней сначала возвести надежную крышу, — предложил он. — Учитывая, сколько вас, потребуется не так много времени, чтобы отстроить наименее пострадавшие дома. У вас есть жены, матери и дети, которым нужен кров. Храм уже давно осквернен. У Яхве хватит терпения дождаться твоего успеха, Ездра. Если Товия обрушит железо и кровь на твои шатры, это задержит тебя еще больше.

Один из молодых ревнителей веры, сопровождавших Ездру, едко усмехнулся:

— Сразу видно, Яхезия, что ты давно живешь в Иерусалиме! Послушав тебя, понимаешь, почему Храм Яхве превратился в груду мусора. Кто ты таков, чтобы мерить терпение Предвечного? Он привел нас сюда, и рука его твердо лежала на Ездре. Чего ты так испугался? Пусть пугается твой Товия, теперь мы здесь силой и волей Яхве!

Многие закивали. Я знала, что Яхезия сказал правду, но не стала возражать. Не я ли сделала все для того, чтобы внушить им такие мысли? Не я ли без устали твердила, что не надо ничего бояться, а, напротив, во всем полагаться на защиту Яхве?

Я промолчала, потому что Ездра уже давно, еще задолго до нашего прихода в Иерусалим, не прислушивался к моим словам. Он просто хотел, чтобы я была рядом. Мудрость в те дни не заботила его. Не заботила она и тех, кто толпился вокруг него с восхвалениями на устах.

Несмотря на долгие споры, решение не стало неожиданностью.

Ездра объявил, что нет ничего более срочного, чем очищение Храма.

Как и предвидел Яхезия, нам пришлось поставить шатры до самой долины Хеврона. После этого Ездра предложил всем, будь они священниками, левитами или нет — всем, кто собирается работать в Храме, соблюсти двухдневный пост, питаясь одними молитвами, дабы достичь состояния чистоты, необходимой для той миссии, которая их ожидала.

Но, увы, все обернулось совсем по-другому.

Мы с Аксатрией стирали белье, когда за нами в сильном возбуждении пришел Согдиам. Он торопливо потащил нас за собой к Водным воротам.

С самого утра Ездра с помощью священников соблюдал пост и совершал обряд очищения. Наиболее ревностные мужчины из нашего каравана тоже были с ним. Они молились вместе со священниками, выстроившись такими плотными рядами, что пробиться сквозь них было невозможно. Женщины поднялись на небольшой холм напротив входа в город, по другую сторону водоемов. Когда мы смешались с толпой, слух о необычайном событии уже облетел всех.

С того места, где мы стояли, можно было разглядеть белых верблюдиц, белых мулов и великолепные костюмы, которые как по волшебству появились из городских ворот. Ропот пробежал по толпе, как рябь по морю. С почтением, не скрывавшим страха, кто-то прошептал нам:

— Это Товия, великий слуга Аммона!

Я вспомнила это имя, которое упоминал Яхезия. Некоторые из нас поражались чуду возникновения белых верблюдиц и мулов, которые появились в городе, словно родились за одну ночь. Но Согдиам, посмеиваясь, объяснил, что он видел, как час назад они пришли по северной дороге и проникли в город через Иерихонские ворота.

Товия оказался толстым мужчиной, отдаленно напоминавшим евнухов Парисатис. Из-за своего телосложения и вечно недовольного вида он казался старше своего возраста. Товия тоже принадлежал к сынам Израилевым, но от отца к сыну их род отказывался признавать Яхве своим богом и подчиняться ему. Напротив, они воспользовались беспомощностью Иерусалима после изгнания, чтобы разграбить город, украсть все его богатства, высосать его силы и обратить их к своей выгоде. И это богатство он спесиво выставлял напоказ в то утро.

Но если ему нетрудно было ослепить тех, кто привык жить в бедности и упадке Иерусалима, то на нас его пышность не произвела никакого впечатления. Мы прибыли из Суз и Вавилона, из самой сокровищницы мира.

Конечно, за время путешествия мы покрылись пылью и стали похожи на оборванцев. Но наши воспоминания о Сузах, о ее Цитадели и Вавилоне были еще свежи.

Толстяк Товия велел принести серебряную стремянку, чтобы слезть с верблюдицы, и визгливым голосом, эхом отразившимся от стен водоемов, спросил, кто здесь Ездра.

С волосами, покрытыми пеплом, в разодранной на груди тунике, с бесценным свитком Моисея на груди и пылающими глазами Ездра предстал перед ним и с удивившим нас спокойствием спросил:

— Ты искал меня?

Товия выпятил от отвращения нижнюю губу, обошел вокруг Ездры, бросая презрительные взгляды в сторону священников, левитов и ревнителей веры. Все они были в таком же виде, что и Ездра, и казались естественным порождением окружавших нас развалин. Они встали такой плотной стеной вокруг Ездры, что толстый Товия и его стража были вынуждены отступить на шаг.

— Говорят, у тебя есть письмо Царя царей, который живет в Халдее! — прокричал он дребезжащим голосом. — Говорят, ты вошел в город Иерусалим, размахивая этим письмом и заявляя, что здесь ты у себя дома! Говорят, ты объявил Храм твоим храмом и храмом твоих священников. И что всякий, здесь живущий, должен подчиниться тебе и толпе пришедших с тобой только потому, что ты владеешь вот этим папирусным свитком!

До небольшого возвышения, где мы стояли, донесся гул возмущенных и протестующих голосов. Ездра поднял худую руку, требуя тишины, достал письмо Артаксеркса из футляра, где оно хранилось вместе со свитком Законов, и поднес его к самому носу Товии, но так, чтобы тот не мог к нему прикоснуться.

— Ты прав, — сказал он. — Вот письмо Артаксеркса Нового, Царя царей, царя, правящего в Иудее. И ты не прав. Иерусалим не принадлежит мне, точно так же, как он не принадлежит и тебе. Храм принадлежит только священникам. Каждое слово, слетающее с твоих губ, есть скверна. Это город, который Яхве предназначил сынам Израилевым. Здесь находятся храм и алтарь, где народ Завета приносит жертвоприношения Богу. Здесь земля Ханаана, где должны царить Законы и Праведность, которым Яхве научил Моисея. Я Ездра, сын Серайи, сын сынов Аарона, и если я стою здесь во исполнение Его воли, то потому, что рука Яхве на мне и на тех, кто последовал за мной.

Эта длинная речь прошла мимо внимания Товии, как вода стекает с перьев. Он оглядел нашу огромную толпу, улыбнулся и сказал глумящимся тоном:

— И ты полагаешь, что тебе, которому помогает Яхве, достаточно явиться сюда с письмом персидского царя, чтобы все твои желания исполнились?

Ездра ничего не ответил. Улыбка Товии стала шире.

— Не горячись, юнец, это письмо, которое ты суешь мне под нос, ничего не стоит. Здесь только я, Товия Аммонитянин, имею право приказывать и решать, что хорошо и что плохо. И не рассчитывай на помощь войск Персии. Здесь их уже давным-давно не видали.

Эти слова камнем падали в ледяное молчание, которое весьма обнадежило Товию. Он широко распростер руки и обратился ко всем нам поднявшимся до визга голосом, который становился еще пронзительнее, когда он кричал: