Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

— Посмотрите вокруг, вы все! Вы пришли в страну, которую отцы ваших отцов покинули, потому что они были неспособны ее защитить. Ваш бог оставил их, как он оставил Иерусалим. Отцы ваших отцов забыли и бога, и Иерусалим ради жирных полей Вавилона. И вот вы возвращаетесь, распевая свои песни и ничего не зная о земле Иудеи! Вы возвращаетесь, распевая: «Я дома, здесь все мое, и я воскурю фимиам в Храме!» А я вам говорю: «Нет!»

Священники и ревнители веры гневно заворчали, сгрудившись вокруг Ездры, но он снова велел им замолчать. Жирные щеки Товии дрожали от гнева. Он ткнул пальцем в покрытые пеплом плечи.

— Это Товия решает, должны ли затянуться бреши в стенах Иерусалима. Это Товия, великий слуга Аммона, решает, что хорошо, а что плохо для иерусалимского Храма. И это Товии платят дань!

И вновь ответом ему было ледяное молчание.

Мы все были слишком потрясены, чтобы протестовать. Слова, которые он произносил, были худшим из всего, что мы могли услышать. Они унижали нас, они обращали истину в ложь и смешивали с грязью величие наших надежд.

Между тем сам Товия веселился, поглядывая на нас с бесстыдной презрительной улыбкой.

— Аммон говорит вам: добро пожаловать. Он будет счастлив получить свою долю от ваших трудов, когда вы возделаете поля. Ибо поля, которые лежат под вашими ногами, на которых вы поставили свои шатры, не принадлежат вам и никогда не будут принадлежать. Здесь персы только пустой звук. Египетские и греческие солдаты выгнали их отсюда давным-давно. Единственный, кто может защитить вас, это я! У меня для этого есть две тысячи воинов.

В это мгновение камень ударил его в бедро.

Камень, брошенный рукой Ездры.

Раздались крики, возникло замешательство. Стражники, сопровождавшие Товию, хотели схватить моего брата. Молодые защитники веры с криками бросились вперед и отбросили их. Стражники уже приготовились к бою, но Товия жестом заставил их замереть. Он-то понимал, насколько бесполезно сопротивление: их было десять человек, нас было двадцать тысяч. Но он также понимал, что в его распоряжении имелись и другие способы.

Между тем охваченные гневом молодые защитники толкали Товию и чуть ли не вскинули его на верблюдицу, которая блеяла от страха и выпрямилась так резко, что едва не сбросила его. Товия нелепо цеплялся за седло. Размахивая руками и издавая писк, словно перепуганный птенец, он наконец обрел равновесие, но… задом наперед: перед его носом маячил зад верблюдицы. Вся толпа разразилась хохотом.

Ты должен представить себе это, Антиной, любовь моя: смех, вырвавшийся из десяти, пятнадцати, двадцати тысяч глоток! Громоподобный смех облегчения, который, наверное, долетел до Иордана.

Ездра заговорил только после того, как стих смех:

— Ты опять ошибся, Товия. С того дня, когда Навуходоносор вошел в Иерусалим, твой отец и отец твоего отца заблуждались и тебя вырастили в том же заблуждении. Но если человек может ошибаться сам, то сын Израилев не может ввести в заблуждение Яхве. Ты думаешь, что меня привело сюда послание, написанное Артаксерксом. О нет! Это воля Яхве, повелевающая восстановить Его Храм, продиктовала это послание. И ты вновь заблуждаешься, полагая, что мы боимся тебя. Ты заблуждаешься, ибо мы не нуждаемся ни в чем, кроме помощи и силы Яхве. Но ты хорошо сделал, что пришел сегодня. Ты видишь, мы разодрали наши туники и посыпали волосы пеплом, потому что сегодня день очищения. Сегодня мы готовимся омыть землю Иудеи от нечистот. И ты часть этих нечистот.

Побледневший Товия умудрился с помощью стражников кое-как развернуться в седле. Усевшись, наконец, как полагается, он еще раз окинул взглядом всю нашу необъятную толпу. И внезапно рассмеялся. Хлестнув по шее верблюдицу и продолжая смеяться, он исчез в направлении города. Позже мы видели его скачущим по дороге, ведущей в Иерихон.

И мы, поднявшие его на смех, глядя, как он удалялся, почувствовали в этом смехе больше угрозы, чем в его словах.

Мы оказались правы.

В ту ночь, четвертую или пятую после нашего прибытия, началась война.

Шатры, находившиеся дальше всех от стен Иерусалима, были разграблены. Кровь лилась рекой, стоны и крики разрывали воздух. Мужчины, женщины и дети, ютившиеся в них, были безжалостно заколоты мечами. Повозки горели, ярко освещая ночную тьму, словно для того, чтобы мы могли видеть начало нашей беды.

Мне так странно описывать эти события, отстоящие от нас всего на десять месяцев, настолько они мне кажутся далекими.

Наверное, потому, что за это время я слишком часто видела истерзанные тела и женщин, мечущихся в ночи и прижимающих к груди уже мертвых или кричащих от боли детей!

Нет, мое сердце не очерствело. Не думай так, Антиной, не думай! Но наступает момент, когда человек становится как переполненная могила, которая больше не может вместить в себя страдания смерти.

А я, научившаяся лишь одному — помогать рождению, теперь с содроганием прикасаюсь к роженице, раздвигающей бедра, чтобы кровь жизни еще раз выплеснулась в мир, в то время как память наша тонет в крови смерти.

Меня зовут, я должна прервать свое письмо.

Иногда безумие того, что я описываю, парализует мои пальцы. Перо отказывается прикасаться к папирусу.

Если бы только я была подобна кувшину или бурдюку, который выплескивает свое содержимое и становится пуст! Я говорю с тобой, Антиной, супруг мой, но все, что я рассказала тебе, остается во мне!

Может быть, это месть Яхве?

Вспоминать. Найти такие слова, которые не растравляют раны. И снова страдать от разбуженных воспоминаний…

Но кто знает, возможно, ты прочтешь эти слова, мой далекий супруг, и они вновь пробудят в тебе нежность к Лейле?

Первое бедствие подтвердило слова Яхезии, который отважился вновь обратиться к Ездре и священникам и настоять на своем предложении.

С той же мягкостью и спокойствием он объяснил, что те, кто напал на нас ночью, не были людьми Товии.

— При всей своей ненависти и злобе Товия не осмелился бы тронуть нас. Он утверждает, что не знает Яхве, но он боится Его! Вчера Товия попытался добиться от вас покорности в обмен на свою защиту. Вы отказались и от того, и от другого. Ему понадобилось немного времени, чтобы распространить весть о том, что ваши богатства забрать так же легко, как сорвать с дерева спелый плод. И что он не будет вас защищать.

— Так кто же на нас напал? — спросили все.

— Люди Моава или воины Гешема. Судя по стрелам и по следам, которые мы нашли, я бы сказал, что это был Гешем. Царство Гешема граничит с землями Иудеи вдоль Иордана. Они часто нападали на жителей Иудеи в последние годы и во времена Неемии. Но потом воцарился мир, потому что Иерусалим стал беден и пуст.