Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

— Потому что мы так нечисты и несовершенны, что Он не может любить нас, — простонал Ездра.

— Разве не в этом причина, по которой мы пустились в путь? Разве не для того, чтобы стать лучше? Чтобы научиться жить согласно Закону? Чтобы вновь вступить на дорогу праведности и Завета?

— Мы так далеки от этого, Лейла! Так далеки!

Я засмеялась.

— Но мы пока только в Вавилоне! Мы еще не пересекли пустыню. И вполне возможно, что Яхве не так нетерпелив, как ты. К счастью для нас.

Мы поспорили еще немного, и каждый защищал свою точку зрения, а в конце концов Ездра сказал:

— Сверни свой шатер и с этого вечера ставь его рядом с моим.

Я согласилась, но не без колебаний и с двумя условиями: во-первых, Согдиам и Аксатрия останутся со мной, а во вторых, жены, сестры и дочери тех, кто его окружает во главе колонны, тоже смогут к ним присоединиться. И он уступил.

Таким образом, на следующий день мне удалось, к большой радости Согдиама, убедить Ездру не назначать нового очистительного поста. Дорога и так слишком ослабила многих. Нам нужны были силы, а не голод. Ездра нехотя согласился. Его молодым клевретам мое появление и появление других женщин не доставило особой радости. А доводы, которыми я убедила Ездру отложить пост, их убедили куда меньше. С этого дня они смотрели на меня с недоверием, которое со временем так и не развеялось, совсем наоборот.

Как бы то ни было, в тот день Ездра велел воздвигнуть алтарь. Вместо поста три дня длилось сожжение великолепных даров. В огне сгорело около ста баранов, почти столько же ягнят, больше десяти быков и козлов отпущения. Дым от горящего жира покрыл лагерь, а запах, впитавшийся в ткань шатров, не выветривался еще целую луну.

За это время Захария успел вернуться с сотней молодых левитов, каждый из которых обладал большим пальцем, но малыми знаниями.

И мы остались на четыре шабата в Вавилоне. Ездра подкрепил свои силы, вновь обрел уверенность и покой. Наконец среди двух больших семей, потомков родоначальников, указанных Давидом, он смог выбрать двенадцать священников, которым предстояло служить в Храме. Это были Шеревия, Хашавия и их братья.

По этому поводу вечером был устроен праздник с песнями, и мы им воспользовались, чтобы приободриться и дать волю беззаботности. Это было еще одним доказательством того, что рука Яхве простерта над головой Ездры.

Но не обошлось и без склок: едва выбрали священников, как те, кому предстояло отвечать за священные предметы Храма, сразу же начали тревожиться по поводу предстоящей дороги:

— Ездра, нам предстоит еще два или три месяца странствий. Мы должны будем пересечь пустыню, а известно, что она кишит амаликитянами и всякими разбойниками, которые как мухи налетят на наши богатства!

Ездра объяснил, что отныне нас очень много, можно сказать, целый город в дороге… Мало кто решится на нас напасть.

— Это ты так думаешь, Ездра! Ты провел, да благословит тебя Предвечный, всю свою жизнь за занятиями и таких вещей знать не знаешь. Но войти вглубь пустыни — это другое дело! Счета нет и тем, кто там пропал, и тем, кого ограбили. И счета нет изнасилованным женам, матерям, сестрам и дочерям…

И так далее, и так далее, пока истинная причина всего переполоха не слетела с губ одного из них:

— Почему ты не попросишь вооруженную охрану у Артаксеркса, если он готов ее дать? Или почему не попросить ее у сатрапа Вавилона? Письмо Артаксеркса дает тебе на это право.

Ездра разгневался. Он ответил, что Авраам и Моисей не нуждались в вооруженной охране, чтобы пересечь пустыню.

Шеревия и один из его братьев, Гирсон, сумели доказать, что не так уж они невежественны и кое-что из Книги Закона знают. Моисей и сам имел армию, заверили они. Иисус Навин и сын Аарона, их предок, как и предок Ездры, были великими воителями.

Вечером Ездра пришел ко мне, трясясь от ярости. После истории с постом он ни разу не спросил моего совета. Кстати, он не спрашивал его и на этот раз, просто он, сам того не сознавая, хотел, чтобы я приласкала его — настолько у него от гнева разболелся затылок. Я предложила ему разделить мою трапезу, но он снова отказался есть.

Я сказала ему, улыбаясь, чтобы его успокоить:

— Ничего особо нового в этом нет. Нужно просто повторять им раз за разом, пока к ним не вернется уверенность. Сколько раз Сепфора просила супруга своего Моисея вернуться в Египет и предстать перед фараоном, пока он не согласился? Ему было страшно. Он не чувствовал в себе достаточно силы. А ведь это был Моисей.

Ездра понял, что я хотела сказать. В свете факелов он взобрался на колесницу. Его голос гремел и разносился с такой силой, что его слышала большая часть огромного лагеря.

— Я знаю, чего вы боитесь: что в дороге нас ограбят и убьют. Вы спрашиваете, почему я не попросил у Артаксеркса охрану, чтобы защитить вас. Мой ответ прост: мне было бы стыдно. Я испытал бы такой стыд и за себя, и за вас, что не посмел бы и пальцем шевельнуть. Разве вы обращаетесь к Царю царей, владыке Персии, когда вам страшно? И с такой ли верой вы собираетесь следовать за мной? Если это так, я вам сразу скажу: можете оставаться здесь, а я пойду дальше один. Вооруженную охрану? И это когда мы идем к Господу нашему Яхве? Когда мы идем к Его Храму и хотим жить по Его Закону? Кто вы? Где здесь сыны Израилевы? Где те, кому Яхве когда-то сказал: «Я поставлю Завет Мой с вами и с потомством вашим после вас» ? Завтра мы снимем наши шатры. Мы пойдем вперед с нагруженными повозками. С золотом для Храма. С едой. С женщинами, детьми, скотом. Мы пойдем в Иудею под охраной Яхве. Запомните первое из слов, которое должно навсегда войти в ваши сердца: рука нашего Господа защищает нас, и она же со всей силой гнева обрушится на тех, кто Его оставит. Если вам угодно бояться, то бойтесь Предвечного! Потому что вы еще далеки от Его праведности.

На заре следующего дня в шуме многотысячной толпы мы стали удаляться от крепостных стен Вавилона. Как ни странно, чем дальше мы отходили, тем выше, казалось, возносились стены города. В молочном тумане, предваряющем начало дня, лестницы и сады зиккурата устремлялись прямо в небо. Все выше и выше, пока не исчезла его вершина.

Потом все скрылось за клубами серой пыли.

Все возвращало меня к мысли о твоем лице, Антиной, и когда я увидела, как исчезает Вавилон, так просто и безвозвратно, мне казалось, что я потеряла еще одну частицу тебя.

Антиной, возлюбленный мой.

Никогда я не думала, что звук твоего имени поможет мне проходить сквозь череду дней.

И я повторяла его в душе, как, по мысли Ездры, должна была повторять законы, которым он иногда учил нас в часы отдыха.

Как раз в то время мне стал сниться и снился несколько ночей подряд один и тот же сон, который бы тебя позабавил. Я видела себя в караване, как оно и было на самом деле. Однажды вечером с таинственным видом ко мне пришел Согдиам и отвел меня в сторону от каравана, туда, где была видна только необъятность пустыни с ее песчаными ущельями и хребтами.