Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

О Антиной, мой возлюбленный, если б только я могла прислониться к твоему плечу!

Мне пришлось отложить письмо, чтобы помочь похоронить ребенка.

Теперь это одна из самых ужасных моих обязанностей, но не из тех, которые мне приходится исполнять редко.

Мне трудно успокоиться и унять дрожь в пальцах.

Чем был наш уход из Суз, ты можешь себе представить. Мне не нужно тратить слов. Мардохей приготовил повозку специально для Аксатрии и меня. Тетя Сара устелила ее скамьи самыми красивыми циновками из своей мастерской. Красивыми и прочными, потому что на одной из них я сижу и сейчас, хотя для повозки нашли другое употребление.

Мы образовали колонну не меньше чем из десяти тысяч человек. К вечеру первые уже добрались до стоянки, а последних еще и тени не было видно! Ездра шел во главе, разумеется, в сопровождении Захарии, его близких и молодых ревнителей веры. Среди них ни было одной женщины. Затем шли семьи, род за родом, по древнему старшинству, установленному Моисеем и Аароном у подножья горы Завета.

Проведя в пути все утро первого дня, мы обнаружили Согдиама, ковыляющего по обочине дороги. Увидав, как он забирается в нашу повозку, я впервые за долгое время испытала радость.

Мы посмеялись, когда он с досадой рассказал, что всеми правдами и неправдами старался остаться впереди, рядом с Ездрой. Но все было напрасно, ворчал Согдиам, потому что ему, оказывается, еще далеко до хорошего еврея, чтобы иметь на это право.

Точно так же он не оценил всех благ предыдущего двухдневного поста и накинулся на предложенную ему еду с аппетитом тигра.

Нам очень повезло, что он был с нами во время этого долгого путешествия. И сегодня мое счастье в том, что он остается рядом со мной. Он совершил сотни чудес, и не только приготавливая супы или фаршированные хлебцы.

В тот день именно он сообщил нам, куда мы направляемся. Мы шли к берегам Евфрата, чтобы выйти к Вавилону.

— Ездра очень недоволен, — рассказывал Согдиам. — Он считает, что нас слишком мало. Он думает, что евреи Вавилона скорее услышат его, чем евреи Суз.

Мы добирались до Вавилона почти целую луну. Нам пришлось спуститься до самой Ларсы, чтобы найти мост и перебраться через великую реку, которая была в разливе.

Каждый день был жарче предыдущего, но становилось легче. Мы научились ставить и складывать шатры, идти не останавливаясь, наши поясницы приспособились к тряским скамьям повозок, хотя многим мешали спать ночные звуки, рычание хищников, шорох насекомых и змей.

А во мне свет звезд, игра лунных теней под тучами будили воспоминания о наших ночах на вершине башни твоего дома. И благодаря этим воспоминаниям следующий день проходил намного легче, настолько становились безразличны мне тысячи неудобств нашего странствия.

Ездра выслал Захарию вперед. Когда мы добрались до Вавилона, нас встретили танцами и цветами. Уже приготовили место для наших шатров. Правда, место это было так далеко от города, что едва видневшийся большой зиккурат, окруженный садами, казался скорее горой, чем строением.

На следующий день я впервые увидела Ездру. Мы с Аксатрией только успели разложить наши постели, как он поднял полу шатра.

Я едва узнала его. Туника его была серой от пыли, волосы взлохмачены. Позднее он сказал мне, что потерял кольцо из слоновой кости, мой подарок, которым он обычно скреплял волосы. Его худоба и болезненный вид испугали меня. Глаза его лихорадочно блестели. Он больше не расставался ни днем, ни ночью с кожаным футляром, где лежал свиток Моисея. Его пальцы так крепко сжимали футляр, что кожа едва не лопалась на костяшках.

Наверняка он постился дольше и строже, чем мы.

Аксатрия не смогла сдержать ни своей тревоги, ни упреков по поводу его вида, но он не церемонясь велел ей замолчать и оставить нас с ним одних. Что она послушно и сделала, не выказывая ни малейших признаков гнева или недовольства.

Чуть позже Согдиам принес ему отвар и кинул на него грустный взгляд. Ездра едва заметил его присутствие.

— Почему твой шатер так далеко от моего? — спросил он меня. — Почему я не видел тебя с самого отъезда? Я уже засомневался, в караване ли ты.

Я ответила, что не было никаких оснований сомневаться, поскольку мы с ним обо всем договорились.

— И потом, я там, где должна быть, — добавила я. — Ты сам выбрал тех, кто тебя окружает, и не думаю, что мое присутствие их обрадует. Похоже, они считают, что женщине там не место…

Он избегал моего взгляда. На какое-то мгновение, Антиной, ты узнал бы юного Ездру, над которым иногда посмеивался. Прекрасный и хрупкий, как газель, пылкий и вдруг смущенный своим порывом.

Я хотела улыбнуться и пошутить, как вдруг он сказал:

— Мне так не хватает учителя Баруха. Дня не проходит, чтобы я не нуждался в его совете. И тебя мне не хватает тоже. Не вижу никаких причин, чтобы ты держалась вдали от меня.

Я спросила его, в чем трудности. Он горько ответил, что трудности во всем. Что ничего из задуманного не идет так, как он хотел. Он старался во всем следовать Закону Моисея. Но стоило ему сделать шаг, как возникали тысячи препятствий.

— И прежде всего из-за невежества! — вспыхнул он. — Ты и представить себе не можешь, Лейла, до какой степени невежественны те, кто идет с нами. Я даже не могу найти левитов, которые взяли бы на себя ответственность за священные предметы Храма. Согласно Закону, именно они должны хранить их до прихода в Иерусалим, а потом внести в Храм. Господь небесный, но как это возможно? Похоже, во всем Вавилоне нет ни одного священника, происходящего из рода, внесенного в перепись Давида! А те немногие, которых мне удается отыскать и кто хоть что-то еще помнит о своем долге, — те не подходят!

— Но почему? — удивилась я.

— Потому что у них нет большого пальца!

Это было правдой. У левитов стало традицией отрезать себе большой палец. Причина этого восходила к первым годам изгнания. Поскольку священники по повелению царя Давида прекрасно играли на десятиструнной лире, что было необходимо для выполнения их священных обязанностей, Навуходоносор решил сделать из них музыкантов. Поэтому левиты отрезали себе большие пальцы, чтобы их не могли принудить к подобному унижению. И так же поступали из поколения в поколение их сыновья.

— Ездра, — спросила я его, — почему ты доводишь себя до изнеможения, как если бы ты был совсем один?

Еще раз я спокойно повторила ему то, что так часто говорила до момента, когда он предстал перед Артаксерксом:

— Доверься Яхве. Если Он хочет, чтобы ты пошел в Иерусалим, если Его воля в том, чтобы ты восстановил Храм, если Его желание в том, чтобы все жили по Закону, который тебе так дорог, то зачем бы Он воздвигал препятствия на твоем пути?