Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Она переступила через разделявший их порог и приложила пальцы к его губам. Брат заколебался, раздираемый между желанием отпрянуть в сторону и желанием обнять ее. Лейла снова засмеялась. Ухватив его за шею, она притянула его к себе и, нежно поцеловав в мочку уха, прошептала:

— Не бойся. Я чиста! Иначе разве я пришла бы? Почему ты не доверяешь своей сестре?

Довольное ворчание родилось в груди Ездры. Лейла приникла к своему возлюбленному брату, и, закрыв глаза, забыла все страхи, которые мучили ее со вчерашнего дня. Обнявшись, они застыли на мгновение, словно их разлука длилась целую вечность, а не всего лишь несколько недель.

Одно и то же чувство охватывало их при каждой встрече. Брат и сестра, рожденные одной плотью, были настолько близки, что порой казались единым телом. Но никогда не единым духом.

Прижавшись губами к макушке Ездры, Лейла разомкнула веки. Согдиам глядел на них. Потом, развернувшись одним движением бедра, что заставило его согнуться пополам, исчез в глубине дома, прихватив с собой корзину.

Ездра отодвинулся, оставив руку Лейлы в своей. Со смешинкой в глазах, но совершенно серьезным тоном она заметила:

— Согдиам заверил меня, что ты прихорашиваешься перед каждым моим приходом. А я вижу, что ты все худеешь. Как такое возможно? Корзины Аксатрии набиты так, что вот-вот лопнут. Или ты ничего не ешь?

Ездра отмел все вопросы взмахом руки.

— Я прекрасно себя чувствую. Ты бы лучше беспокоилась за учителя Баруха. Пришли дурные новости, а за ними последовали дурные ночи. Этим утром мы не смогли заниматься, так как он слишком слаб.

Лейла бросила тревожный взгляд в направлении комнаты, откуда вышел Ездра. Он кивнул.

— Иди. Он ждет тебя.

Комната была уютной, несмотря на простоту убранства. Свет проникал в нее через широкий проем в западной стене. По обе стороны окна, которое можно было прикрыть ставнями, сплетенными из тростника, находились две ниши, доверху заполненные восковыми табличками. Подаренный тетей Сарой ковер украшал северную стену. Лейле стоило немалых трудов уговорить Ездру повесить его. Зимой он надежно защищал от ветра и холода, которые проникали в щели между кирпичами.

В центре комнаты стоял сундук кедрового дерева, служивший письменным столом, почерневший от частых подпалин, которые оставляли масляные лампы. Вокруг сундука стояли два табурета и кувшины с широкими горлышками, наполненные свитками папируса. В кожаной сумке, подвешенной к потолочной балке, хранились перья и палочки сухих чернил.

Низкая кровать из натянутых на раму кожаных ремней стояла у стены напротив окна. На шерстяной подушке в льняной наволочке покоилась голова старика, укрытого одеялом в зелено-коричневую полоску. Оно едва вздымалось над его хрупким телом.

Лейла опустилась на колени. За ее спиной Ездра громко объявил:

— Лейла приехала, учитель!

Одеяло откинулось с большей живостью, чем Лейла могла ожидать. Светлые глубоко посаженные глаза внимательно взглянули на нее. Живость глаз являла резкий контраст с изможденным лицом и тысячью морщинок на лбу и щеках. Несмотря на весьма преклонный возраст, шевелюра учителя Баруха оставалась темной. А вот кольца бороды, покрывавшей его грудь, были белы, как шкура ягненка. В бороде тонули тонкие морщинистые губы, открывавшие в улыбке пеньки зубов.

— Лейла, голубка моя! Да благословит тебя Предвечный.

Голос был слабым и глухим, но радостным.

Учитель Барух еще дальше сдвинул одеяло. Его руки, казалось, состоявшие из одних костей, скрепленных вощеной пятнистой кожей, сжали пальцы Лейлы с необыкновенной силой и нежностью. Это всякий раз изумляло ее. Наклонившись, она ласково поцеловала старика в лоб.

— Здравствуйте, учитель Барух! Ездра сказал мне, что вы заболели.

Рот учителя Баруха широко открылся в смехе, отчего складки на шее мелко затряслись, а веки опустились.

Восстановив дыхание, старик пробормотал, не открывая глаз:

— Ездра очень молод и очень добр ко мне! Ездра так уверен, что Предвечный желает сделать из меня «патриарха», что решил, будто я болен! А истина в том, голубка моя, что я вовсе не болен.

Он замолчал, снова сжав руки Лейлы. Из-под приподнявшихся век сверкнул насмешливый и проницательный взгляд.

— Просто пришел час моей смерти, голубка моя. Предвечный не разделяет точки зрения Ездры! Он не желает делать из меня ни нового Ноя, ни Авраама. Я не проживу три сотни лет. Барух бен Нериах я есть, Барухом бен Нериахом я и умру. И весьма скоро!

За спиной у Лейлы Ездра нетерпеливо заметил:

— Истина и в том, учитель, что у тебя всю ночь болел живот.

— Боль в животе тут ни при чем, — чуть более резким тоном возразил учитель Барух. — С болью в животе ты рождаешься и с ней живешь дальше. Что до меня, то живот у меня болит уже около ста лет. Но печаль, которая превращает мою кровь в воду и сокращает дни моей жизни, в том, что мне никогда не увидеть Иерусалим восставшим от своего позора. Я умру, а город, избранный Яхве, так и пребудет распахнутым перед врагом и оставленным ему на откуп. Знать, что аммонитяне и азотяне пляшут на руинах Храма, — вот в чем моя болезнь, голубка. Вот та кара, которую наложил на меня Предвечный.

Лейла нахмурилась и запротестовала:

— Почему вы так говорите, учитель Барух? Эти беды закончились. Уже давно Неемия заново возвел Храм, и Иерусалим живет по законам Яхве! Вы же сами нам об этом рассказали, Ездре и мне, когда пришли к нам.

Старик вскинул ладони жестом отчаянного протеста, будто его пронзила острая боль.

— Забудь те наивные слова, дочь моя! Не отягощай моей вины перед Предвечным.

Лейла в недоумении обернулась к Ездре.

— Значит, ты не слышала новости, — мрачно сказал Ездра. — Ничего удивительного! В доме дяди Мардохея это мало кого заботит.

Лейла почувствовала тревожный холодок и невольно подумала о табличке Антиноя.

— Какой новости? — спросила она.

— Неемия, сын Гакалии, умер около пяти лет назад. Он потерпел крах.

— О!

Ее облегчение не ускользнуло от Ездры. Она почувствовала, что краснеет.

Голос учителя Баруха зазвучал громче, обретая силу и ясность:

— Яхве сказал Моисею: «Когда же обратитесь ко Мне и будете хранить заповеди Мои и исполнять их, то даже будь вы изгнаны на край земли, и оттуда соберу вас и приведу вас на место, которое избрал Я, чтобы водворить там имя Мое». Вот какие слова повторял в душе Неемия, сын Гакалии, когда покидал Цитадель Суз. И эти слова мы должны хранить в наших сердцах.

Указательный палец старика уперся в грудь Лейлы. В его светлых глазах больше не осталось ни улыбки, ни иронии, они выражали лишь твердость и клокочущий гнев.

— И вот прошло пятьдесят четыре года с тех пор, как Неемия отправился в Иерусалим, чтобы утвердить там волю Яхве. Но утвердил там лишь груду кирпичей.