Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

— На протяжении четырех лет Кир Младший правил в Иудее, — вмешался Ездра. — Из Иерусалима и от Неемии до нас доходили лишь разрозненные слухи. Новости, которые мы получали, не были хорошими, но и плохими их не назовешь. Торговцы, прибывавшие в город Сузы, заверяли, что Кир относился к евреям с такой же благосклонностью, что и его отец и дед. Храм и стены Иерусалима блистали, словно творение мечты. Но это была лишь болтовня караванщиков, одурманенных пальмовым пивом! Вздор, ласкавший слух евреев в изгнании, которые были только рады заглушить укоры совести.

Вытянув руку, Ездра указал на невидимого посетителя во дворе.

— Иные добрались и до нас, спеша поклониться учителю Баруху и заверить его в своей набожности. Мы спрашивали: «Есть ли у вас известия из Иерусалима? Борется ли по-прежнему Неемия против филистимлян, прислужников Манассии, Аммона и сынов Годовых?» — «О, конечно нет! — отвечали они с уверенностью на устах и в умишках. — Неемия заставил уважать Закон Моисея на холмах иудейских и на берегах Иордана! Иерусалим скоро воссияет, как во времена Соломона!» Откуда они знали? Одни получили письмо, других навестил родственник, все что-то где-то слышали!..

Ездра хлопнул себя по бедрам и умолк с язвительной усмешкой. Глаза его сверкали гневом на лице, которое вдруг стало таким прекрасным, что Лейлу охватила дрожь. Да, в моменты таких взрывов никто, даже Антиной, не мог сравниться с ее братом.

Лейла давно знала, каков Ездра в гневе. И всегда в такие моменты не только путалась, но и восхищалась им — настолько Ездра ее завораживал.

Голос его становился мрачным и странно вибрировал в его хрупком, как у женщины, горле. От его голоса дрожал воздух. Слова, произнесенные им, пронзали грудь. Все тело Ездры, казалось, внезапно тяжелело, требуя действий, движений, словно он не мог сдерживать силу своих мускулов. Она молча наблюдала, как он повернулся, подошел к окну, потом к двери, крупными шагами вернулся к кровати и хлопнул руками, будто разгонял стаю бродячих псов.

— Теперь мы знаем правду. В месяц нисан Артаксеркс Новый дал бой своему брату Киру под стенами Вавилона. Кир был убит, и вместе с ним были погребены ложь и слухи. Сегодня правда пересекла пустыню. И она гласит: В Храме сынов Израилевых нет ни стен, ни крыши. А если он и обретет их, то некому будет охранять его. Никто не чтит законов. В Храме меняют деньги, торгуют и занимаются ростовщичеством. Если стены Иерусалима и восстановлены, то в них зияют огромные бреши. Филистимляне, аммонитяне и моавитяне, все враги сынов Израилевых, как бы они ни назывались, вольно разгуливают по Храму. Закон, данный Яхве Моисею, соблюдался, только когда Навуходоносор завоевал Иудею. Он соблюдался только в те шестьдесят лет, пока наши отцы брели в пыли изгнания. Не более чем в те сто пятьдесят лет, что прошли после декрета Кира Великого, который вернул Иерусалим сынам Израиля. Можно подумать, будто мы вернулись во времена, когда люди Исхода плясали перед золотым тельцом у подножья Синая! Вот такая новость, сестра моя. Неемия был полон великих замыслов и доброй воли. Но он потерпел крах.

Ездра уселся на табурет и снова хлопнул себя ладонями по ляжкам.

— Почему ты так в этом уверен? — не удержалась от вопроса Лейла после некоторого размышления.

Брат уставился на нее в изумлении. Лейла мягко улыбнулась ему. Она не собиралась спорить с ним, просто дала волю собственным рассуждениям. Она так привыкла к ярким речам Ездры и их пылкому очарованию, что уже не поддавалась их гипнотическому влиянию, как в те времена, когда они были моложе, и научилась думать самостоятельно. Но теперь гнев Ездры обернулся против нее, так же внезапно, как ветер меняет направление в пустыне.

— Может, ты напрасно тревожишься? — спросила она ласково. — Если слухи, доходившие из Иерусалима до битвы при Кунаксе, были ложными, то почему же то, что ты услышал сегодня, должно оказаться правдой?

Ездра сухо оттолкнул ее руку, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, вмешался учитель Барух:

— Хороший вопрос, дочь моя. Если птица летела в одну сторону, почему бы ей не полететь в другую?

Застыв в гневе, Ездра с дрожащими губами переводил взгляд с сестры на учителя. Старый ученый ткнул костлявым пальцем в один из глиняных кувшинов.

— Покажи ей письмо.

Ездра выбрал один из пары десятков папирусов, лежащих в сосуде, и небрежно кинул его Лейле.

— Вот письмо от Аккувы, хранителя при Храме, которого сам Неемия перед смертью назначил на эту должность. Оно написано в Иерусалиме две весны назад, но попало в руки левитов Вавилона только после гибели Кира Младшего. Один из них переслал письмо учителю Баруху, потому что именно ему Аккува направил свою жалобу. Все, что я тебе сказал, изложено здесь собственным пером Аккувы, и он это видел своими глазами.

Несмотря на то, что свиток папируса был обернут вокруг кедрового стержня, он был в самом плачевном состоянии. Пожелтевший, кое-где порванный, истертый, казалось, прошедший через сотни рук. Чернила на нем отливали охрой, в отличие от тех, которые употреблялись в Сузах. Судя по языку, писал не перс и не халдей. Лейла узнала высокую вязь иудеев, которой учитель Барух обучал Ездру, но которую она сама разбирала с большим трудом.

Словно разгадав ее мысли, Ездра вытащил из кувшина другой папирус, покороче и недавно написанный.

— Я перевел то, что было нужно, на язык Вавилона, сделал более сорока копий и разослал их семьям изгнанников, живущих в городе Сузы, в надежде, что у них откроются глаза на скорбь Иерусалима. У тебя тоже должна была быть одна из этих копий. Но было бы безумием надеяться тронуть сердце нашего дяди или хотя бы переступить порог его дома, не так ли?

Лейла опустила голову. Ее брат был прав. Эти горькие новости не проникли в дом дяди Мардохея.

Она повернулась к старому учителю.

— Мне стыдно, учитель Барух. Ездра прав. Как ты знаешь, дом нашего дяди закрыт для всего, что исходит от его племянника, — выдохнула она и с живостью добавила — но когда-нибудь дядя пожалеет об этом, я знаю.

Учитель Барух коротко глянул на Ездру и вздохнул:

— Нам всем стыдно. Тебе, мне, Ездре. Всем! Неемия, уходя, восклицал: « Сознаю, Господи, грехи сынов Израилевых! Беззаконие отцов наших; ибо согрешили мы перед Тобою! И я, и дом отца моего, все мы согрешили!» Вот что говорил он, покидая Цитадель Суз. То же самое можно сказать и сегодня. Время прошло, но не принесло ничего хорошего.

Он умолк, губы его сложились в горькую гримасу. Рука с нежными пальцами вновь нашла руку Лейлы. Ездра тоже не прерывал молчания. Некоторое время они сидели молча.

Да и что могли они еще сказать! Горечь сказанного погрузила их в раздумья.