Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

— Ну, Александр Федорович, побойтесь вы бога, нехорошо же так, — тем временем жалобным голосом говорил ему Курятников. — Ведь Гапка моя убивается, што которую неделю даже на обед не ходите. Воровкой, разбойницей себя чувствует она, понимаете?

— Глупости какие! — сердито сказал Мясников. — Не хожу, потому что сам знаешь, какие тут дела творятся, дыхнуть некогда. Однако, как видишь, и ем, и пью, но умер еще с голоду.

Еще летом, когда Курятников был посажен в тюрьму, Мясников заглянул к нему домой — узнать, как живут его жена и двое мальчиков — восьми и шести лет, — и сразу понял, что дела их плохи. Хлеба, который Агафья, жена Николая, получала в продовольственных пунктах для семей фронтовиков, простояв несколько часов в очереди, конечно, не хватало. Спасибо родителям: иногда подкидывали ей из деревни мешка два бульбы, которую она и тратила с величайшим бережением. Она еще подрабатывала стиркой на офицеров из штаба, но на деньги, которые получала за это, на базаре ничего путного купить нельзя было. Минск буквально голодал, из-за развала транспорта и плохой работы снабженческих органов думы, Союза земств и городов получал наполовину меньше продовольствия, чем раньше, население же почти удвоилось в результате скопления беженцев с оккупированных территорий. На врачебно-питательных пунктах города произошли голодные бунты беженок-белорусок, не имеющих возможности прокормить детей. А 1 июля Михаил Васильевич Фрунзе в статье «К продовольственному вопросу», напечатанной в «Крестьянской газете», с горечью отмечал: «В городах нет хлеба, нет мяса и молока; среди детей небывалая смертность; растет озлобление рабочего и вообще всего малообеспеченного городского населения...»

Мясников сказал Агафье, что ему надоело питаться в столовой 37-го запасного полка, куда были прикреплены почти все приезжие большевики — члены Фронтового комитета, что соскучился по домашним обедам в семейной обстановке. Поэтому-де он хочет получать свое питание сухим пайком, как это делают многие офицеры, имеющие в городе семьи, и кормиться у Курятниковых. Бедная женщина, питавшая к бывшему начальнику, а теперь «старшому сябре» своего мужа подлинное благоговение, не решилась возразить, хотя и понимала, что Мясников просто хочет помочь ей и ее детям. Она решила про себя, что будет готовить для него отдельно и кормить тоже отдельно, благо, знала от соседей Портных, что жилец их уходит из дому рано утром, а возвращается всегда поздно, иной раз и ночью. Вот она и будет ставить перед ним миски со «снеданем» [6] «Снедане» — завтрак (белорусок.). и уверять: «Так хлопчики ж мои поели вже, а з ними и я. Так што ешьте, ешьте, Ляксандр Хведорович!»

Но ничего из этой затеи не вышло. Ляксандр Хведорович раза три или четыре действительно приходил к ним обедать, но, слыша вышеупомянутое объяснение, подозрительно косился на Агафью. Потом он и вовсе перестал появляться в их тесной комнатке. К этому времени он был избран председателем Севзапкома партии да еще редактировал новую большевистскую газету «Звезда», так что и в самом деле был занят день и ночь. Обосновавшись в своем кабинете в здании Совета, он поставил там койку и часто не ходил даже ночевать в свою каморку у Портных. Агафья, приготовив для него обед, до поздней ночи сидела у стола и ждала, когда же он придет, чтобы накормить его. А утром ей волей-неволей приходилось подогревать вчерашний обед и ставить перед вечно голодными детьми. Глядя на них, она сокрушенно качала головой и думала, что это из-за ее ребятишек Ляксандр Хведоровпч морит себя голодом.

А между тем Мясников, по его мнению, очень даже хорошо устроился. Поскольку его товарищи — Щукин, Кривошеин, Полукаров и другие — уже догадались, почему Мясников вдруг начал получать продукты сухим пайком, они каждый раз, идя в столовую, таскали и его с собой. Потом, получив «на всю артель» борщ и кашу в общих бачках, разливали в миски и ели. По этому поводу Алеша, посмеиваясь, рассказал им анекдот о сердобольной матери, которая сварила для своих детей по два яйца, не оставив себе ни одного, а дети, потрясенные столь великодушным поведением родительницы, отдали каждый по одному яйцу ей, так что та в итоге съела целых пять штук...

— Впрочем, я слышал, что там у караульных есть какой-то обед, — сказал он теперь Курятникову. — Если найдется для меня котелок, то поем с ними.

— Пошли, пошли, конечно, найдется! — обрадованно сказал Курятников.

В эти дни сложилась прелюбопытная ситуация. Основные продовольственные склады и пакгаузы находились на железнодорожной станции. Там же стояло несколько неразгруженных эшелонов с мукой, картофелем, мясными консервами, крупой и сахаром для фронта. Взяв 25 октября в свои руки власть, большевики установили охрану и над этими складами и эшелонами. А через два дня, отдав под охрану казаков даже оружейные склады и мастерские, они твердо заявили, что станцию не отдадут ни за что, в результате чего в их руках остались и продовольственные склады.

Тем не менее большевикам и в голову не приходило использовать это обстоятельство для борьбы со своими противниками. Соблюдался великий закон солдатской солидарности: два политически враждующих лагеря русской армии могли завтра начать менаду собой яростное сражение, стрелять друг в друга, колоть штыками, но лишать «своих фронтовиков» законного пайка, морить голодом — это было бы не по-солдатски, подло и недостойно. И поэтому каждый день к складам на станции подъезжали обозные подводы как большевистских частей, так и казаков, текинцев, польских легионеров и ударных батальонов, и интенданты, предъявляя скрепленные подписями и печатями списки личных составов, получали строго по установленным нормам все, что полагалось на их часта.

Мясников и Курятников вошли в одну из бывших классных комнат реального училища, превращенную сейчас в казарменное помещение караульной роты полка имени Минского Совета. Большая часть комнаты была занята двухэтажными деревянными нарами, а в свободном углу, сидя вокруг большой железной печки и держа между колен круглые медные котелки, солдаты с удовольствием, смачно уплетали кашу.

Курятников взял с печки один из полных котелков (возможно, это была его собственная порция), усадил Мясникова на лавку, достал из-за голенища деревянную ложку, обтер ладонью и подал гостю со словами:

— Снедайте на здоровьице.

— А хлеба, хлеба-то забыл, командир! — воскликнул кто-то из солдат.

Ну а потом, конечно, посыпались вопросы: как там, идет ли нам подмога? Сколько? Когда подойдет и с какой стороны? И Мясников, который полчаса назад сам мучительно думал об этом, теперь, сидя среди своих, «советских», и обретя уверенность, не кривя душой, уверял: