Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

...Да, в тот знаменательный вечер 22 октября, после беседы у Балуева, Чернов, довольно точно определив, кто из присутствующих может быть введен в узкий круг посвященных в тайну «этого деликатного дела», пригласил к себе на конфиденциальную беседу Жданова. А на следующий день Жданов связался с Дитерихсом и получил уже более детальные указания, что уже сделано по этому вопросу и что остается сделать.

События 25 октября и отстранение Жданова от должности комиссара фронта, казалось, сорвали и эту затею корниловского охвостья в ставке. Но затем поход Керенского на Питер и его первоначальные успехи под столицей снова возродили у контрреволюционеров надежду на успех. Как раз 26 октября из Второй армии в Минск прибыл один из участников заговора — комиссар армии Гродский. Найдя Жданова, он сообщил ему то, чего нельзя было передать даже шифрованной телеграммой, — что немецкая сторона готова действовать. Удар по Гренадерскому корпусу будет нанесен в районе так называемых Срубовских высот 30 октября. В этот день комиссар Гродский созовет у себя в Несвиже всех старших начальников армии на «важное совещание». Таким образом, в момент германской атаки войска корпуса останутся совершенно без руководства, что сделает их разгром неминуемым.

Услышав это, Жданов решил, что ничто еще не пропало и что они получают прекрасный шанс повернуть ход событий в свою пользу. Вот почему комиссар Западного фронта с такой энергией взялся за сплочение вокруг себя всех антисоветских сил, за создание «комитета спасения революции» и возглавил контрнаступление против большевиков в Минске. Да и на переговоры с ними он согласился умышленно: он догадывался, что Мясников и его помощники хотели выиграть время, пока к ним подойдет подмога, но ведь и Жданову нужно было дождаться 30 октября, когда немецкие орудия на Срубовских высотах нанесут первый сокрушительный удар по большевистским силам.

Единственным человеком, которого он посвятил в свои планы, был начальник штаба генерал Вальтер, чья ненависть к большевикам была ему отлично известна.

И только 29 октября утром он и Вальтер вызвали в штаб командира Кавказской кавдивизии генерала Копачева и командира Польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого.

— Господа, — обратился Жданов к ним, — по согласованию со ставкой предлагаю вам привести в боевую готовность ваши части к завтрашнему дню для наступления и быстрого разгрома большевистских войск в Минске. Однако приготовления к выступлению должны быть проведены весьма скрытно и атака должна начаться только после моего сигнала, который будет дан по телефону.

Оба генерала удивленно переглянулись, потом Довбор-Мусницкий спросил:

— Прошу прощения, господин комиссар, но почему именно завтра решено начать боевые действия против большевиков? И не укажете ли вы нам хотя бы приблизительное время наступления — утром, днем, вечером?

Жданов после некоторого колебания понял, что хоть этим генералам он обязан открыть часть истины.

— Предупреждаю вас, господа: сообщение, которое я сейчас сделаю, должно остаться тайной. И не только сейчас, но и на всю вашу жизнь! — Он понизил голос и сказал с расстановкой: — Мы до сих пор не могли приступить к решительным действиям из опасения перед ответными действиями Гренадерского корпуса. — Жданов еще более понизил голос: — Так вот... завтра этот корпус будет разгромлен противником на фронте!

Генерал Копачев, минуту глядя немигающими глазами на Жданова, спросил сдавленным голосом:

— Да откуда вам это известно? Довбор-Мусницкий, который быстрее уловил смысл происходящего, неодобрительно глянул на простака коллегу и буркнул:

— На то, кажется, и существует разведка, чтобы узнавать о намерениях противника, господин генерал...

Генерал Вальтер решил со своей стороны поддержать эту версию Довбор-Мусницкого:

— Иосиф Романович прав, господа. К сожалению, большевики здесь и во Второй армии создали такую обстановку, что мы даже при сильном желании не можем ничем помешать немцам провести эту свою операцию, господа.

Но Жданов решил, что хитрить больше не имеет смысла, и жестко произнес:

— Во всяком случае, это последний наш шанс. Понимаете? Мы надеемся, что разгром Гренадерского корпуса приведет к срыву не только корпусного съезда, который начнется завтра, но и армейского съезда, который намечен в явочном порядке большевиками и должен открыться 1 ноября в Несвиже. Надеюсь, вы понимаете, какую цель преследуют эти съезды? Избрать новые большевистские комитеты и отобрать у нас с вами армию! Если же в результате разгрома гренадеров перевыборы во Второй армии, являющейся главной опорой большевиков, будут сорваны, то произойдет замешательство также и в Третьей и Десятой армиях. Тем самым мы получим достаточно времени, чтобы превосходящими силами разгромить большевиков здесь, в Минске, и обезглавить большевистское движение на всем Западном фронте и в Северо-Западной области...

— Дай-то бог! — одобрительно произнес Довбор-Мусницкий.

— Итак, сигнал к вашему выступлению будет дан, как только я получу сведения о том, что Гренадерский корпус разбит немцами и корпусной съезд сорван. — Жданов посмотрел на часы. — Я должен пойти на заседание Комитета спасения революции, а вас попрошу сейчас же начать вместе с генералом Вальтером составление плана действий ваших частей в Минске, чтобы завтра к утру быть готовыми к выступлению. Сигналом к этому будет одно слово, переданное мной по телефону: «Свершилось!»

Но хорошее настроение Жданова скоро было испорчено до того, что он даже не смог пойти на заседание «комитета спасения».

В этот день на минский телеграф начали поступать из частей фронта телеграммы, адресованные Минскому Совету и военно-революционному комитету. Одной из первых пришла телеграмма 18-го Карсского гренадерского полка, гласившая:

«18-й Карсский гренадерский полк с великой радостью встретил весть о победе пролетариата и революционных солдат в столице и заверяет Минский Совет Рабочих и Солдатских депутатов, что по первому его требованию выступит на защиту Советской власти.

Да здравствует власть Советов! Да здравствует вождь пролетариата Ленин!»

А затем телеграммы такого же содержания начали поступать из полков и дивизий всех трех армий фронта. Минские телеграфисты, первыми начавшие саботаж против Советской власти, разумеется, и не думали доставлять их адресату — Совету депутатов, а немедленно пересылали в штаб фронта, где они приводили Балуева, Жданова и других одновременно и в бешенство, и в трепет. Правые лидеры «комитета спасения» понимали, что большевики несколько опередили их, — фронт приведен ими в движение. Ну а что, если, несмотря на ожидаемые события у Срубовских высот, остальные войска все же двинутся с оружием в руках на Минск для поддержки Совета и большевистского Севзапкома? И невольный страх перед неминуемым возмездием подсказывал им мысль, что, пожалуй, не стоит пока слишком задирать большевиков, что нужно избегать насильственных действий по отношению к ним.