Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

— Ну я, например, — улыбнулся Пролыгин. — У меня от Революционного штаба есть полномочия... А вы будете мне помогать. — И, оглядев собрание, продолжал: — Я вижу, что есть еще товарищи, которые стоят за революцию, но ясно не представляют, что это значит. А это значит, братцы, что мы, рабочие и крестьяне, берем в свои руки власть и начинаем сами управлять всеми делами. Понимаете это? Каждый из нас, у кого на плечах голова, а не кочан капусты, завтра может командовать полком, дивизией и армией, будет управлять заводом или фабрикой вместо буржуев, будет сидеть в правительстве вместо бывших министров... Будет трудно, думаете? А как же — с непривычки да оттого, что у нас еще мало знаний. Но что поделаешь, когда-то надо начинать. Так вот мы сейчас и начинаем... И думаю, что рабочему человеку все по плечу и бояться трудностей ему нечего, он все выдюжит!

Кое-кто с недоверием хихикнул, но этот напористый гренадер определенно нравился всем, ему снова похлопали. Яша опять предложил голосовать: кто за то, чтобы бронепоезд пошел в Минск на помощь Совету, если даже командный состав будет против? Присутствующие все, как один, подняли руки.

— Мне пришла в голову еще одна мысль, — улыбаясь, заявил Пролыгин. — Поскольку ваш бронепоезд стал первым бронепоездом революционной армии, предлагаю назвать его именем вождя революции товарища Ленина.

Раздался гром аплодисментов и крики одобрения.

— Только учтите, — предупредил Пролыгин. — Имя это марать нельзя, ежели придется драться, так до последнего дыхания, до последней капли крови!

Когда и с этим единодушно согласились, Пролыгин предложил послать людей в барак, где жили офицеры бронепоезда, и привести их сюда для беседы.

Выяснилось, что коменданта там нет, (то ли уехал в штаб армии, то ли дулся в карты где-нибудь на станции), поэтому к Пролыгину привели помощника коменданта и трех младших офицеров, начальников команд. Разбуженные среди ночи и приведенные под конвоем, не понимая, что происходит, они были порядком напуганы. Но когда помощника коменданта ввели в купе, к сидящему рядом с членами комитета солдату с пышными усами, и тот, вкратце объяснив, кто он и зачем прибыл, предложил ему участвовать в походе, помощник коменданта нашел в себе силы твердо и решительно отказаться.

Именно потому, что Пролыгин ничего иного и не ожидал услышать, он отнесся к этому спокойно.

— Что ж, господин штабс-капитан, тогда мы вынуждены арестовать вас. Вы будете сидеть в купе под охраной, вас будут кормить, но учтите: при первой же попытке помешать нам или совершить побег вы немедленно будете расстреляны! — предупредил Пролыгин.

То же самое произошло и с остальными офицерами. Все они были разоружены, заперты в купе для комсостава, и к ним была приставлена охрана. Команда, видимо, давно недолюбливала этих офицеров, поэтому отнеслась к их аресту с явным одобрением. Но когда за отказ вести бронепоезд пришлось арестовать и машиниста, то среди части солдат возникло замешательство. Раздались голоса:

— А кто же поведет паровоз?

— Что ж, придется этим делом заняться мне, — просто ответил Пролыгин.

— А ты умеешь?

— Если берусь, значит, умею, — улыбаясь ответил Пролыгин и обратился к Яше: — Дайте-ка бумагу и чем писать...

Минут через десять он громко прочитал личному составу написанный им боевой приказ:

«1. За неподчинение Революционному штабу Второй армии мной, в согласии с комитетом и личным составом бронепоезда имени вождя революции Ленина, арестованы командный состав и машинист бронепоезда.

2. Объявляю личному составу, что с этой минуты вступаю в командование бронепоездом имени Ленина и назначаю старших унтер-офицеров артиллерийской, пулеметной и технической команд своими заместителями.

3. Приказываю: в 8 часов утра 30 октября бронепоезду быть готовым к походу на Минск, в помощь Совету депутатов и Военно-революционному комитету Западного фронта.

4. В связи с этим предлагаю командам перенести нна бронепоезд все наличие пулеметных лент и все снаряды к 38-миллиметровым пушкам. Взять в резерв 50 ящиков патронов. Пересмотреть, почистить и привести в полную боевую готовность все оружие бронепоезда.

5. Кашеварам приготовить к 6-ти часам утра обед для личного состава и иметь запас продуктов на дальнейший путь следования.

6. Во избежание всяких провокаций и враждебных действий против бронепоезда выставить вокруг усиленную охрану.

Член Ревштаба Второй армии Западного фронта В. Пролыгин».

Этот обстоятельный и деловой приказ произвел на команду весьма сильное впечатление. Оно и понятно: приказ Пролыгина доказывал, что этот невесть откуда взявшийся человек не из тех говорунов и «портачей», что умеют лишь «толкать» речи.

Вся команда немедленно приступила к подготовке похода, а сам Пролыгин как машинист начал готовить поезд к отправке. Сначала он прошелся вдоль броневых вагонов, обстучав молотком все колеса и смазывая маслом подшипники. К бронепоезду было прицеплено несколько платформ с рельсами и шпалами — на случай аварии. Пролыгин осмотрел и их. После этого заправил топку и, когда пар в котле поднялся до нужного давления, раза два прокрутил колеса на холостом ходу.

Все это время за ним по пятам ходила группа солдат, видимо все еще не совсем веря, что он способен справиться с управлением паровозом. Пролыгин вполне понимал их, поэтому не только не прогонял, но и часто деловито просил: «Помоги-ка, браток, смазать втулку шатуна. Вот эту, эту... Ага. А теперь давайте проверим сальники... Порядок!» И эта демонстрация знания деталей механизма помогла окончательно рассеять все сомнения команды. Поэтому, когда к восьми часам утра Пролыгин дал приказ занять свои места, он уже знал, что является полным хозяином положения и может рассчитывать на людей до конца.

Вместе с Яшей и еще одним солдатом из технической команды он поднялся в будку машиниста, дал свисток и начал выезжать из тупика на разъезд.

Офицер, которого Соловьев встретил на улице Несвижа, был и в самом деле Виктор Иванович Евгеньев.

После ссоры с женой он целых два дня сидел почти безвыходно в своей комнате. К комиссару Гродскому он, конечно, не пошел, ведь туда пошел Веригин! Внутренне он ощущал, что если ему и нужно пойти к кому-либо, то, вероятно, к большевикам, как это и предлагала Беллочка. Но вся беда как раз в том, что она, предлагая это, давала конкретный адрес Мясникова. И тут у Евгеньева в голове все начинало путаться. Каждый раз, когда он вспоминал свою встречу с этим человеком в поезде, им овладевало какое-то чувство неловкости за свое поведение. Да, уже тогда он понимал, что перед ним человек не просто хорошо образованный и воспитанный, но и обладающий непоколебимыми убеждениями и той внутренней силой, которая отличает по-настоящему незаурядных людей. Но Евгеньев тогда, совсем еще не превыкший совмещать в своем представлении понятия «офицер» и «политик», разговаривал с Мясниковым надменным и даже оскорбительным тоном. И как же теперь он пойдет к нему и что скажет? «Вот, мол, я теперь все понял и поверил в ваши идеи?» Чушь, ни во что он еще не поверил и ни в чем не уверен!