Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Да, но Беллочка в одном права: его колебания не могут длиться бесконечно. В стране уже поднялась буря, и она быстро сметет всякого, кто не поспешил ухватиться за что-то крепкое, имеющее сильные корни или фундамент. И раз он по личным соображениям не может пойти к самому Мясникову, то все же к кому-то надо пойти.

Тут он вспомнил о руководителе армейских большевиков Рогозинском. Этот офицер, вчера такой же поручик, как он сам, теперь стал во главе какого-то «военно-революционного комитета» армии, намеревающегося после проведения армейского съезда взять в свои руки командование армией. К этому уже легче пойти и спросить: «Скажите-ка, голубчик, ведь вы тоже наверняка не из рабочих и крестьян, что же побудило вас стать большевиком? Неужели вы не понимаете, что Россия не может существовать без армии, а армия — без дисциплины, без подчинения младших старшим, солдат — офицерам? А ваша революция есть бунт солдат против офицеров, то есть она призвана погубить армию, а стало быть, и Россию! Так зачем же вы пошли на это? Из честолюбия, из желания стать солдатским кумиром, «вождем», а там хоть трава не расти? Или у вас действительно есть какая-то иная правда, которую я еще не могу постигнуть? Так какая она, скажите, поделитесь, чтобы я тоже мог разобраться в этом кавардаке, знать, куда мне идти, с кем и зачем...»

Евгеньев считал, что в эти дни имеет право обращаться с такими вопросами к любому офицеру и ждать ответа. Думая так, он наконец собрался в тот дождливый вечер к Рогозинскому, когда встретил Соловьева. И пока шагал рядом с ним к дому, где помещался военревком армии, вдруг посмотрел на предстоящий разговор совсем иными глазами. Во-первых, он понял, что этому разговору помешает шагающий рядом человек, который, конечно, был большевиком. Да и сам Рогозинский едва ли станет разговаривать с невесть откуда взявшимся летчиком о том, почему он выбрал этот, а не иной жизненный путь. Скорее всего, он примет Евгеньева за провокатора, подосланного штабом. От этой мысли ему стало так не по себе, что он немедленно повернулся и пошел назад.

Но, не дойдя до своего дома, он остановился, потрясенный: что же, выходит, ему некуда идти? Ни к комиссару Гродскому, ни к Рогозинскому? «То есть как это — некуда? — тут же спросил он самого себя. — Ты же знаешь... Туда, к гренадерам! Да, да! Как сказал в тот день капитан Веригин? «Мы это дело так не оставим». Я должен был сразу же догадаться, что если прольется кровь (как уверенно говорила об этом Изабелла), то прежде всего там, в Гренадерском корпусе...»

Бронепоезд, непрерывно давая гудки, подошел к небольшому обветшалому зданию станции Синявка и остановился. В прифронтовой полосе, где движение обычных поездов почти не было, а воинские и санитарные эшелоны отправлялись с ведома военных властей, неожиданное появление бронепоезда вызвало страшный переполох.

Начальник станции и дежурный по станции, военный комендант и диспетчер, все сонные, выскочили на мокрый после ночного дождя перрон, тараща глаза на бронепоезд. Удивление начальника станции еще более усилилось, когда вместо коменданта бронепоезда, с которым он не раз играл в карты, с паровоза соскочил незнакомый усатый солдат без шинели, с перепачканными углем и маслом руками и потребовал у него пути на следующую станцию — Замирье.

— Кто ты такой? Где комендант поезда? Где офицеры? — пораженно спрашивал начальник станции.

— Старое командование бронепоезда отстранено, — спокойно сообщил Пролыгин. — Бронепоездом теперь командую я.

— Что?.. По чьему распоряжению? Почему нас не известили об этом? — вмешался военный комендант станции, офицер в чине поручика, разглядывая этого кряжистого гренадера.

—Смена командования произведена по распоряжению соответствующих органов и признана командой бронепоезда, — все так же спокойно отвечал Пролыгин, не спешивший открывать все свои карты. — А остальное вас не касается.

— Не касается? — побагровев от гнева, крикнул комендант. — Да ты бандит какой-то! И я сейчас тебя арестую!

— Ну, ну, стоп и задний ход, господин поручик, — насмешливо произнес Пролыгин. — Поглядите-ка на бронепоезд.

Все оглянулись. Боевые люки бронепоезда были открыты, и оттуда выглядывали дула пушек и пулеметов, нацеленные на станцию.

— Ну как, даете путь на Замирье или нет?

— Без приказа командования фронтом и начальника передвижения не имею права, — уже со страхом, но достаточно твердо ответил начальник станции.

— Ну и черт с вами! — бросил Пролыгин. — Мне путь не нужен, бронепоезд обойдется и без вашего пути. Но предупредите следующую станцию о нашем выезде. Учтите, если навстречу нам будет пущен поезд, я вернусь сюда и тогда ваши минуты сочтены!

Он спокойно повернулся и влез в будку паровоза, откуда все это время за их разговором следили Яша и кочегар. Дав свисток, Пролыгин двинул поезд вперед.

Некоторое время ехали молча. Но когда миновали закрытый семафор, Яша сказал с явной почтительностью в голосе:

— Здорово ты с ними разговаривал. Только учти, командир, впереди Десятый железнодорожный батальон, а там заправляют эсеровские гады...

— Думаешь, могут устроить нам какую-нибудь пакость? — спросил Пролыгин.

— Все может быть, — пожал плечами тот. И кивнул назад, в сторону Синявки: — Эти-то сейчас, поди, по всему пути поднимут тревогу о нашем движении.

— Что ж, будем ехать осторожно. Позвони-ка в головной вагон, чтобы смотрели в оба.

Яша позвонил по внутреннему телефону в головной вагон и передал приказ коменданта поезда: внимательно следить за дорогой и докладывать обо всем, что покажется подозрительным.

А в это время начальник и военный комендант станции Синявка в самом деле передавали в штаб фронта депешу:

«Бронепоезд Второй армии захвачен неизвестными лицами зпт видимо большевиками тчк командный состав арестован зпт может быть даже расстрелян тчк после нашего отказа дать путь станцию Замирье отправился туда самовольно зпт угрожая открыть огонь против сопротивляющихся тчк просим принять меры».

Жданов был напуган. Записка, посланная неизвестным солдатом из кавдивизии, насторожила большевиков и заставила их принять меры на случай нападения войск «комитета спасения». Еще она свидетельствовала об успешной работе большевиков среди самых верных «комитету спасения» войск, о том, что если казаки и не склонны перейти на сторону большевиков, то и не горят желанием схватиться с ними.

Да еще этот эпизод утром, когда Жданов ехал на своем автомобиле в штаб. По дороге он увидел взвод солдат из этого ненавистного большевистского полка. Солдаты шагали, печатая шаг на булыжной мостовой и глядя прямо, словно на параде, и чувствовалось, что это делается вовсе не напоказ, а от внутренней подобранности, словно они хотели сказать всему свету: «С нами не шути!»