Джудит Керр - Как Бог съел что-то не то

– Самолет? – спросила Анна.

Господин Кадфорд покачал головой:

– Никогда не видел таких самолетов.

Воздушную тревогу не отменяли до самого утра. На следующий день во всех газетах объяснялось, что это было.

Поначалу люди смеялись над этими бомбами, такими неуклюжими они казались. Им придумывали дурацкие имена вроде «бомбы-жужжалки» или «жуки-болваны». Но вскоре летающие бомбы стали появляться в большом количестве, причем и ночью, и днем. Ты идешь по своим делам – и вдруг слышишь звук такой бомбы. Ты знаешь: она может взорваться в любой момент, и это сильно нервирует. Ты молишь бомбу пролететь подальше – не без чувства вины: потому что, пролетев дальше, она упадет на кого-то другого. Но мысль о том, что война скоро закончится, рождает в тебе до отчаяния сильное желание остаться в живых…

Люди опять стали покидать Лондон. На железнодорожных станциях появились знакомые цепочки детей с бирками на одежде. И каждый день к старым разрушениям прибавлялись новые. Поскольку теперь бомбы падали постоянно, бесполезно было укрываться от них в убежищах. И те, кто остался в Лондоне, просто прятались за ближайшей дверью или ныряли под какой-нибудь оказавшийся рядом предмет мебели, когда бомба, по ощущению, должна была взорваться прямо над головой.

Анна не могла надивиться проворству пожилых дам. Вот они сидят за швейными машинками, а в следующее мгновение уже оказываются под столом. С одной стороны из-под стола виднеется солидный зад мисс Поттер, с другой торчат великанские ступни мисс Клинтон-Браун. А миссис Райли, видимо благодаря акробатическим занятиям в юности, умудрялась забраться под стол вся целиком.

Анна не пугалась летающих бомб так, как пугалась когда-то бомбежек, а иногда даже радовалась возникавшему внутреннему напряжению: это помогало ей отвлечься от других проблем. Джон Котмор с последней их встречи в кафе необъяснимым образом отдалился, и Анне казалось, что ее жизнь лишилась всякой опоры. Макс летал на боевые задания, а она даже не знала, сколько раз в неделю. Когда Анна оказывалась под бомбежкой, ей казалось, что она оттягивает на себя часть опасностей, причитавшихся Максу.

Мама стала еще более суеверной. В любых ситуациях она проявляла утрированную щепетильность, будто желая удовлетворить какого-то наблюдателя из Высшей Канцелярии. Однажды Анна увидела, как мама буквально впихивает в руку автобусного кондуктора деньги за проезд, хотя последние годы она платила, лишь когда ее ловили. Поймав взгляд Анны, она сказала:

– Не думаю, что стоит упускать хоть какую-то возможность… – и добавила: – Из-за полетов Макса… Ну и все остальное.

В то же время мама, как ни странно, не желала признавать, что Максу грозит хоть какая-то опасность, и страшно злилась на папу, когда он заводил об этом речь.

– Но он же бывает под огнем! – говорил папа.

А мама кричала:

– Не только он! И они все равно никогда ничего не сделают Максу!

Несмотря на летающие бомбы, учеба в вечерней школе искусств продолжалась. И Анна жила, как и раньше, от занятия до занятия. Но каждый раз после школы у нее возникало чувство подавленности и непонимания происходящего. Все изменилось. С Джоном Котмором они теперь разговаривали только формально – когда обсуждали работы Анны. Из-за бомбежек после занятий все немедленно расходились по домам. И единственный случай неформального общения был связан с походом в кафе. Они отправились туда попрощаться с Уильямом-валлийцем. Его призвали в армию, и он пришел показаться им в новой военной форме. Сидя в кафе, они развлекали Уильяма разговорами, как в прежние времена. Но тот был погружен в себя и казался слишком юным, чтобы идти воевать. Поэтому, когда вечер закончился, все вздохнули с облегчением.

«Что происходит?» – гадала Анна. Совсем недавно жизнь обещала так много: близкий конец войны, роспись стен и… все остальное. (Правда, Анна не хотела признаваться даже себе самой, чего именно ожидала от Джона Котмора.) Теперь же все свелось к бомбежкам. Жизнь стала пустой. В конце июля школа искусств закрылась на летние каникулы. Казалось, что наступил конец света…

Анна отпросилась у миссис Хеммонд на неделю и уехала в деревню к Розенбергам. Написав шесть глав, профессор забросил свои мемуары (так что страсти кипели на пустом месте, подумала Анна) и теперь целиком погрузился в выращивание овощей – для пополнения ежедневного рациона. Тетя Луиза по-прежнему воевала с горничными. А Анна большую часть времени проводила в углу на кухне, рисуя фройляйн Пимке. А когда не рисовала, то помогала в огороде. Она загорела и чувствовала, как набирается сил.

И только вечерами, когда нечего было делать, Анна вспоминала о Котморе: как приходила к нему домой, и как он ее обнимал, и целовал, и говорил что-то с чувством… Она даже сосчитала, сколько раз Джон ее поцеловал: одиннадцать. Не считая формального поцелуя после обеда в кафе. «Если кто-то поцеловал кого-то одиннадцать раз, это что-то да значит!» – думала Анна с надеждой. Но как объяснить поведение Джона в последнее время? Наверное, это как-то связано с его обязанностями перед женой…

Засыпая, она представляла себе самые невероятные ситуации – как Джон объясняется ей в любви. Вот она нарисовала что-нибудь выдающееся… Вот он, преодолевая препятствия, находит ее под обломками после взрыва бомбы. Он такой мужественный. И на нем – ни царапины. А иногда все наоборот: они с ним оказываются под обломками школы искусств, и Анна спасает Джона благодаря своей смелости и присутствию духа… Какая-то часть Анны с презрением относилась к таким фантазиям. А другая ее часть получала от них удовольствие.

По возвращении в Лондон Анна получила записку от Барбары. Та предлагала встретиться. Анна ухватилась за возможность хотя бы поговорить о Джоне. Они скромно пообедали в «Лайонс Корнер Хаус».

Анна нахваливала талант Джона и другие его достоинства. Барбара с милой улыбкой согласно кивала, соглашаясь. И Анне стало немного легче. Они встречались еще два раза – один раз ходили в кино, другой раз – на концерт. Но потом у Барбары появились дела, и она не могла больше встречаться. Так что Анна почувствовала себя еще более одинокой, чем раньше.

Однажды, когда она скучала за пишущей машинкой, позвонил Гарри. У него на руках было несколько билетов на концерт (ничего выдающегося – Бетховен и Моцарт): не хочет ли Анна пойти?

– Пригласи кого-нибудь, – сказал Гарри. – Я зову всех, кого знаю. Но еще много билетов осталось.

Среди тех, кого знает Гарри, конечно, непременно будет Джон Котмор, сразу пришло на ум Анне. И ее сонливость как рукой сняло.

– Мне бы очень хотелось пойти! – закричала она в трубку, удивляясь собственному энтузиазму.