Джудит Керр - Как Бог съел что-то не то

Как только это произошло, жужжание прекратилось и бомба устремилась вниз. У Анны промелькнула мысль укрыться в могиле, рядом с гробом, но что-то в ней воспротивилось такому решению. Остальные или пригнулись, или попадали на землю – и бомба взорвалась неподалеку.

Скорбящие молча поднимались, глядя друг на друга. И тут тетя Дейнти вскинула кулак к небу.

– Даже на похоронах! – кричала она. – Даже на похоронах они не оставят его в покое!

Но потом на поминках в подвале у тети Дейнти царил чуть ли не дух празднества. От парафиновых печей в помещении было тепло. Тетя Дейнти приготовила сладкий горячий шоколад: Отто прислал из Америки настоящий сахар.

– Сейчас он в Штатах, – гордо сообщила тетя Дейнти. – Его работа настолько важна, что о ней знает даже президент Рузвельт.

На полу лежало три самодельных коврика (плетение ковриков было последним увлечением тети Дейнти), и две женщины, как и тетя посещавшие вечерние курсы, с интересом их рассматривали. Другие скорбящие жили либо в этом же доме, либо неподалеку. Сидя на покрывалах, сделанных руками тети Дейнти, они потягивали шоколад и восхищались обстановкой комнаты. Возбужденная присутствием стольких людей, тетя Дейнти суетилась, разнося чашки. Все говорили одновременно. Тетя Дейнти представила Анну одному из соседей – невысокому пожилому человеку с сияющими глазами. Услышав фамилию Анны, тот всплеснул руками:

– Я ведь знаю вашего отца! По Берлину. Однажды мы с ним провели чудный вечер!

– Правда? – обрадовалась Анна.

А рядом тетя Дейнти рассказывала кому-то об Отто.

– Даже Эйнштейн! – говорила она. – Отто все время с ним что-то обсуждает.

– Незабываемый вечер, – продолжал собеседник Анны. – Мы встречались у моего друга – поэта Мейера, вы не помните?

Анна покачала головой:

– Я тогда была слишком маленькой.

Пожилой мужчина кивнул с сожалением.

– Ваш отец прочитал мою книгу и хорошо о ней отозвался. Я помню: был чудесный летний вечер, и ваш отец – он собирался идти на спектакль в театр, а оттуда на какой-то вечер, очень важный… И вдруг… Вы знаете, что он предложил?

– Что? – спросила Анна.

– Он сказал: «Давайте сядем на пароход до Пфаунинзеля». Вы должны знать, что такое Пфаунинзель, – забеспокоился новый знакомый. – Остров на озере, недалеко от Берлина, с павлинами, помните?

Анна смутно вспомнила один школьный пикник. Может, это и было на острове Пфаунинзель?

– И ему предоставили дом, и машину… – рассказывала тетя Дейнти.

Мужчина ждал от Анны ответа, поэтому она кивнула. Тот облегченно вздохнул.

– Там еще был замечательный ресторан, – рассказывал он с удовольствием. – И вот мы туда отправились – я, ваш отец и еще двое наших знакомых. Мы ели, мы пили отличное вино. И разговаривали, разговаривали. Ваш отец искрился остроумием. А потом мы вышли из ресторана и увидели павлинов. Они спали, все вместе, усевшись на ветке высокого дерева. Ваш отец очень удивился: он и не подозревал, что павлины могут взлетать. А потом мы поплыли назад, в Берлин. При лунном свете. Замечательно! Замечательно!

Анна улыбнулась. Кроме их дома в Берлине, сада и школы она ничего не помнила.

– Наверное, было чудесно, – сказала она.

Энтузиастки плетения насытили свое любопытство и теперь с неохотой собирались уходить.

– Такой приятный вечер! – сказала одна, забыв, по какому случаю устраивался вечер.

Другая ее поправила:

– Приятный, несмотря ни на что.

Соседка тети Дейнти заторопилась к своему малышу. Анна тоже извинилась: пора идти домой. Надевая пальто, она подумала, что можно было бы и не приходить: она не испытала никаких чувств, не узнала ничего нового, не принесла никому облегчения своим присутствием.

Тетя Дейнти увидела, что Анна стоит у двери.

– Передавай привет родителям, – сказала она.

Впервые за все это время Анна оказалась один на один с тетей Дейнти и вдруг поняла, что не выразила ей свои соболезнования.

– Мне так жаль… – неловко выдавила она. – Из-за дяди Виктора…

Тетя Дейнти взяла Анну за руку.

– Не надо расстраиваться, – сказала она своим теплым глубоким голосом. – Ты можешь сочувствовать мне, потому что я любила Виктора. Что касается его самого… – тетя Дейнти тряхнула головой и пожала своими большими плечами, словно отгоняя от себя что-то. – Случись это несколько лет назад, для Виктора было бы лучше.

Тетя Дейнти поцеловала Анну, и та вышла из дома на ледяную улицу.

Она устало тащилась по замерзшему тротуару. «Тетя Дейнти права, – думала Анна, горбясь от ветра. – Для дяди Виктора было бы лучше умереть раньше. Последние годы его жизни в Англии не имели никакого смысла». Эта мысль потрясла Анну даже больше, чем сама смерть дяди Виктора: ты продолжаешь жить, хотя больше не хочешь этого, когда это уже бессмысленно…

«Как я, – подумала она, моментально переполняясь жалостью к себе, и поразилась собственному малодушию. – Чушь! Это совсем не про меня… Про папу?» У нее перед глазами тут же возник папа – в убогой комнатушке, с постоянно ломающейся печатной машинкой, с рукописями, которые никто не хочет публиковать, в стране, языком которой он так и не овладел. Что он чувствует?

Пошел снег. Снежинки оседали белыми пятнышками на стенах, кустах, тротуаре.

Имеет ли папина жизнь какой-то смысл для него? Такая убогая в сравнении с берлинской, полунищая жизнь среди чужих людей? Имеет она для него какую-нибудь ценность? Или он предпочел бы ничего этого не испытывать? И смерть была бы для него облегчением? Анна пыталась придумать какое-то утешение, но ей становилось лишь хуже. Нет утешения, думала она, нет. Вокруг вихрился снег.

Нет утешения…

Ждать поезда пришлось целую вечность, и Анна вернулась домой промерзшая до костей. Она сразу пошла наверх к папе. Но на ее стук в дверь никто не отозвался: папа дремал, сидя на стуле. Газовая горелка шипела – требовала новый шиллинг за работу. Несколько газет свалилось со стола. В комнате было холодно и неуютно.

Анна отстраненно смотрела на комнату, погружавшуюся в сумерки: как можно тут жить? Особенно если речь идет о таком человеке, как папа? Он путешествовал, он был известным писателем. Жизнь предлагала ему на выбор самые разнообразные возможности полноценного существования – до тех пор, пока все это не сломал Гитлер…

Анна нечаянно сделала какое-то движение – и папа проснулся.

– Анна! – воскликнул он. – Как все прошло?

– Ужасно. На нас чуть не упала бомба-жужжалка, и тетя Дейнти ругалась на нее.

– Ты, кажется, озябла, – заметил папа.

Он достал шиллинг из металлической коробочки с наклейкой «шиллинги», и газ вспыхнул желтым пламенем. В комнате рядом с горелкой стало чуточку теплее.