Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Начинайте, – прозвучал короткий приказ.

Лепид кулаком ударил по бронзе.

– Откройте городскому претору! – крикнул он.

Правая створка дверей приотворилась, наружу высунулась голова.

– Да? – произнесла она с тихим ужасом.

– Впусти нас, tribunus aerarius .

Вдруг, словно ниоткуда, возник Луций Метелл, загородивший дверной проем:

– Гай Цезарь, ты пересек померий и лишился всех своих полномочий.

Собралась небольшая толпа, она все росла.

– Гай Цезарь, ты не имеешь права ни на единый сестерций из храма! – громко крикнул Луций Метелл. – Я наложил вето на твой доступ к государственной казне Рима и вновь его подтверждаю – здесь и сейчас! Возвращайся на Марсово поле, или ступай в официальную резиденцию великих понтификов, или вообще иди куда хочешь. Я не стану против этого возражать. Но я не дам тебе войти в это здание!

– Отойди, Метелл, – сказал Марк Антоний.

– Не отойду!

– Отойди, Метелл, – повторил Марк Антоний.

Но Метелл смотрел только на Цезаря:

– Твое присутствие здесь – прямое нарушение всех законов Рима, записанных на таблицах! Ты не диктатор! Ты даже не проконсул! В лучшем случае ты – частное лицо, а в худшем – враг Рима! Если ты не прислушаешься ко мне и войдешь в эти двери, все, кто это видит, будут знать, что на самом деле ты – враг римского народа!

Цезарь слушал с равнодушным видом. Марк Антоний схватился за меч.

– Отойди, Метелл! – заорал он. – Я – законно избранный плебейский трибун, и ты должен повиноваться приказу!

– Ты – человек Цезаря, Антоний! Не нависай надо мной, как палач! Я не отойду!

– Хорошо, – сказал Антоний, сгребая Метелла в охапку. – Тогда я тебя переставлю. Помешаешь снова – и я действительно казню тебя.

– Квириты, будьте свидетелями! Против меня применили вооруженную силу! Мне не дали выполнить мой долг! Моей жизни угрожают! Запомните это хорошо! Придет день, и всех этих людей будут судить за измену!

Антоний поднял его и отставил в сторону. Сделав свое дело, Луций Метелл отошел в толпу, крича о своем поруганном статусе и призывая всех присутствующих в свидетели.

– Сначала ты, Антоний, – сказал Цезарь.

Антония, никогда не служившего городским квестором, охватил трепет. Вжав в плечи голову, хотя притолока ему не мешала, он переступил через высокий порог.

Квинт Кассий, Лепид и Цезарь последовали за ним. Ликторы остались на улице.

Узкий проход между стенами из потемневших туфовых блоков едва освещался скудными струйками света, с трудом пробивающегося через зарешеченные оконца. Коридор заканчивался обычной дверью, ведущей в «муравейник», где служащие казначейства работали при свете ламп, среди паутины и бумажных клещей. Но Марка Антония и Квинта Кассия эта дверь ничуть не интересовала. Их интересовали темные помещения по обеим сторонам коридора за железными решетками, там в глубине что-то тускло мерцало во мраке: в одном помещении – золото, в другом – серебро. И так до самой двери «муравейника».

– То же самое и впереди, – сказал Цезарь. – Одно хранилище за другим. Таблицы с законами хранятся отдельно.

Он вошел в канцелярию и прошагал через тесно заставленное столами пространство к конторке, где работал старец почтенного вида.

– Твое имя? – спросил он.

Старший хранитель сокровищ сглотнул:

– Марк Куспий.

– Что в твоем ведении?

– Тридцать миллионов сестерциев монетами, тридцать тысяч талантов серебром в слитках достоинством в один талант, пятнадцать тысяч талантов золотом в слитках достоинством в один талант. Все опечатано казначейской печатью.

– Отлично! – мягко произнес Цезарь. – Больше тысячи талантов монетами. Сядь, Куспий, и составь документ. Городской претор и двое плебейских трибунов будут свидетелями. Запиши, что Гай Юлий Цезарь, проконсул, занял у римского казначейства тридцать миллионов сестерциев монетами для финансирования своей справедливой борьбы за дальнейшее процветание римского государства. Условия – на два года из десяти простых процентов.

Пока Марк Куспий писал, Цезарь сидел на краю стола. Потом наклонился, подписал документ и кивнул свидетелям.

Квинт Кассий озадаченно скреб подбородок.

– В чем дело, Кассий? – спросил Цезарь, протягивая Лепиду перо.

– О Цезарь, ни в чем. Просто я никогда не думал, что золото и серебро имеют запах.

– Тебе этот запах нравится?

– Очень.

– Странно. По мне, так он удушлив.

Документ был подписан и засвидетельствован. Цезарь с улыбкой отдал его старику:

– Сохрани это, Марк Куспий.

Он встал со стола:

– А теперь слушай и хорошенько запомни. Содержимое этих подвалов отныне и навсегда переходит в мое ведение. Ни один сестерций не должен исчезнуть отсюда без моего разрешения. И чтобы тебе было проще исполнить этот приказ, у дверей казначейства будет дежурить охрана, которая никого не впустит сюда, кроме постоянных работников и моих доверенных лиц – Луция Корнелия Бальба и Гая Оппия. Отсутствующий сейчас в Риме Гай Рабирий Постум, банкир, не сенатор, также облекается правом бывать здесь. Это понятно?

– Да, благородный Цезарь, – ответил tribunus aerarius , облизнув губы. – А городские квесторы?

– Никаких городских квесторов, Куспий. Только те люди, которых я назвал.

– Вот, значит, как это делается, – сказал Марк Антоний на подходе к Марсову полю.

– Нет, Антоний, так это не делается. Меня к этому вынудили. В глазах Луция Метелла я преступник, и он попытается убедить в этом весь Рим.

– Червяк! Я убил бы его!

– И сделал бы мучеником? Нет уж, благодарю! Если я верно о нем сужу, то он вскоре сам обесценит событие, денно и нощно болтая о том, что случилось. Трепать языком неразумно.

Цезарь вдруг вспомнил юного Гая Октавия с его убежденностью в пользе молчаливости и улыбнулся. Этот мальчишка далеко пойдет.

– Людям он надоест, как надоел Марк Цицерон, неумолчно доказывая, что Катилина изменник.

– Все равно жаль. – Антоний сделал гримасу. – И почему это, Цезарь, в любое хорошее дело вечно суется какой-нибудь Луций Метелл?

– Если бы таких не было, Марк, этот мир функционировал бы гораздо исправнее. Впрочем, если бы этот мир функционировал исправно, в нем не нашлось бы места таким, как я.

На вилле Цезарь собрал своих легатов в огромном кабинете Помпея.

– У нас есть деньги, – сказал он будничным тоном, присаживаясь к столу. – Это значит, что завтра, в Апрельские ноны, я выступаю.

– В Испанию, – с удовольствием добавил Антоний. – Я жду не дождусь этого, Цезарь.

– Успокойся, Антоний. Ты останешься здесь.

Антоний нахмурился, свирепо сжал зубы:

– Это несправедливо! Я хочу на войну!

– В мире много несправедливостей, но, Антоний, у меня нет времени оберегать тебя от них. Ты мне нужен в Италии. Как мой, э-э-э, неофициальный начальник конницы. Все, что находится в миле от Рима и далее, будет подвластно тебе. Особенно бдительно следи за оставленными тебе войсками. Займись дополнительным рекрутированием, но не как Цицерон! Я жду от тебя результатов, Антоний. Делай что хочешь, распределяй по-своему силы, но в стране должен быть мир. Смотри, чтобы никто из сенаторов без твоего ведома не покинул страну. Ставь гарнизоны в каждом порту, проверяй все наемные корабли. И следи за поставками зерна. Голод в Италии недопустим. Слушай Аттика. Слушай банкиров. Призываю тебя к здравомыслию. – Взгляд его стал ледяным. – Ты можешь кутить и бражничать, Антоний, но при условии, что я буду доволен тобой. Если нет, я лишу тебя гражданства и выкину из страны.