Николай Лугинов - По велению Чингисхана

…Когда Дорбо-Дохсун прибыл в ставку северян, войско встретило его в полной растерянности по той причине, что потеряло всех своих крупных тойонов. А случилось так, что после гибели Борохула тойоны Хорчу и Хордой-Бэки решились на переговоры с возгордившимися туматами. Начало этих переговоров не предвещало тревоги и было вполне обыденным, но до тех пор, пока Хорчу не стал перемывать имена своих тридцати жен и путаться в них. Довольно простодушные туматы косяками повели к Хорчу своих девственных дочерей, спеша не упустить возможности вот так быстро и надежно породниться с великими монголами. Тут польщенный и распустившийся подобно дикому подсолнуху Хорчу закапризничал и отказался от двух дочерей двух весьма влиятельных тойонов, которые показались ему лишенными некоего перчика. А объяснить свой отказ Хорчу не сумел потому, что не хотел. Тойоны возмутились, и лица их стали печеночного цвета. Недолго думая, а лишь переглянувшись меж собой, они приказали своим холуям схватить и Хорчу, и Хордой-Бэки, привязать их к деревьям сыромятными ремнями с душком, который привлекал к себе мух-кровожорок и тучно клубящийся гнус. Все шло к неутолимому побоищу, но по приказу самого Хорчу-тойона сюны-алгымчы отвели своих нукеров за ограду и избежали потерь, оставив своих военачальников в руках разъяренных туматов.

Оглядевшись на месте и поговорив с умными людьми, Дорбо-Дохсун уразумел, что вести расстроенное войско по торным тропам значило потерять его большей частью, а долгая война мрачно отразится на участи тойонов, которых порядочно изъели лесные насекомые и которые теперь находились заложниками-аманатами у туматов.

В строжайшей тайне он приказал рубить новую дорогу через отвесные скалы, по звериным тропам, усеянным колючими кустарниками и заваленным буреломом, где даже гаду земному протиснуться непросто. Люди быстро уставали, толстые худели на глазах, у тощих вваливались животы и глаза, ленивые мечтали о смерти, а выносливые – о воде, но усталые сюны быстро сменялись свежими. Сородичи Дорбо-Дохсуна безропотно и бессменно отдавались черной работе, чтобы не дать повода к ропоту. Сам военачальник предпринимал попытки переговоров, но ни одна из сторон уже не верила другой и подозревала ее в коварстве.

Несмотря на свою молодость, а Дорбо-Дохсун не пропустил ни одной заварухи в последние десять лет, он достаточно изучил норов многих племен, с которыми ему приходилось вступать в дело. Он знал, что самый упрямый из верблюдов не сравнится в силе упрямства с обычным туматом. И если нар еще может пойти на уступки при виде остола или суковатой палки, то тумата не образумят никакие доводы, если он вбил себе в голову, что его намерены обмануть. Однако вот и о шести татарских родах рассказывали, что по самому ничтожному поводу они устраивали кровавую поножовщину, а при ближайшем рассмотрении оказались довольно добродушными людьми. И Дорбо-Дохсун, который и сам по молодости мог вспыхнуть, как сухая трава, глушил в себе гнев и обиду и вел переговоры, чтобы тянуть время, не торопить рубщиков, ибо они в спешке могли стать менее осторожными и поставить под угрозу срыва весь маневр. И переговоры приносили свои плоды: выяснилось, что Хорчу и Хордой-Бэки живы. А на всякий случай он сказал туматам, что оба пленника являются близкими родичами самого Чингисхана. «Может быть, все и обойдется», – думал Дорбо. «Ну, придется Хорчу иметь не тридцать жен, а вдвое больше – это ли беда?» А однажды после привычных пустых разговоров один из туматских тойонов объявил, что их приглашает на курултай сама Суон Ботохой-хотун и они доведут до ее слуха всю явную и тайную суть переговоров, а ее ответ передадут по возвращении. Словно поклажа свалилась с могучих плеч Дорбо, когда топот туматских коней сменился топотом копыт кобылицы вестового с порубок.

Просека была готова.

Лес для степняка враждебен и притягателен.

Любопытство порой осиливало осторожность, но путь не приносил коварных неожиданностей и люди широко раскрытыми глазами взирали на ветхие развалины землянки-карамо, вырытой в склоне горы. Они трогали толстые, источенные жуком бревна стен и лоскуты покрытия из бересты, вываренной до шелковистой податливости в рыбьей ухе, как говорил проводник, и сшитой нитками из оленьих сухожилий.

– Тиски называется, – говорил, подслеповато щурясь, старый таежник, тыча пальцем в мягкую бересту, которая была подвешена на палке над полуразвалившимся входом в жилище. – Тут жили люди мось – дети медведя…

Нукеры переглядывались, посмеивались, цокали языками.

– Мось… Хе-хе! – удивлялись непонятно чему. – Мось так мось! А где ж они теперь?

Проводник говорил, жуя какую-то траву и сплевывая жвачку в матерчатый лоскуток:

– Улетели, однако… – и махал рукой.

Снова смеялись нукеры, говоря, что человек не может летать вверх, а только вниз. Тогда проводник осуждающе замотал головой:

– Они могли оборачиваться птицами!.. У них был лымбель-куп – мог летать орлом… У них был хозель-куп – мог порхать, как кедрушка, сэнгиль-куп – становился глухарем… А оземь ударится – человеком шагает! Мурсисне-хум мог становиться гусем!

– Ух-се! – удивлялись нукеры и с почтением озирались вокруг. – Из такого гуся похлебку не сваришь!

– Так, однако… – соглашался проводник, жующий какую-то траву.

Шли дальше через подпираемые стрежневыми водами протоки, в которых трудно было определить направление течения, но которые говорили о том, что перевал преодолен и войско вышло на равнину.

Одним броском смяв благодушествующие туматские сюны в караулах, войско Дорбо-Дохсуна застало врасплох и полонило собранных на курултай всех значительных людей этого племени. Не оказав никакого сопротивления, они оказались в мешке, и нукеры их были спущены в овраг с отвесными склонами. Руки нукеров были привязаны к лежащим на шеях палкам, как раскинутые крылья.

– Глядите-ка, – смеялись покорители, – они тоже превратились в птиц!

– Вон глухарь!

– А вон и петел!

Однако Суон Ботохой-хотун вместе с другими великими туматскими тойонами содержали в отдельных белых суртах. Первое же, что сказал Боорчу, когда его развязали, звучало так:

– Уж лучше вообще никогда не жениться, чем пережить такое!..

На что Дорбо-Дохсун ответил:

– Как же легко ты отказался от своего заветного желания! Поздно! хан вряд ли отменит свой указ и быть тебе еще тридцать раз женатым!

Через пять дней вернулся посыльный из ставки Чингисхана и передал, чтоб туматов не унижали ни казнями, ни битьем, ни поборами, а оставили их на родовых землях, заручившись крепким согласием войти в состав нового ила. Хорчу же было велено взять в жены тридцать девушек из лучших туматских родов. Дорбо-Дохсун получил приказ переправиться с основным войском обратно и встать на ключевых высотах, не приближаясь к укрепленным рубежам владений Алтан-хана.