Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Уж и так, – прорычал гневно Усун-Туруун, – сколько людей к нему от тойонов перебежало! Этак можно и войско собрать!

– Войско не войско, а с теми, от кого ушли люди к Хохочою, поговорить бы надо! – сказал Джэлмэ, уже пришедший к своей обычной рассудительности. – Никто не знает о пропаже лучше бывшего хозяина. Что за люди уходят к Хохочою? Не больные ли? Не сумасшедшие ли? Какой достойный человек предпочтет Богу – шамана с его духами и абасы-чертяками? Может быть, это такие же дармоеды, как и сам Хохочой: гной всегда собирается вокруг занозы! Может быть, надо дождаться, когда нарыв созреет, и чикнуть его ножичком!

– Не было бы поздно чикать, – тихо сказал старец, сидевший рядом с ханом, и как бы только для ушей хана. И хан понял, что опасения его не напрасны.

Через наблюдателей и слухачей, снаряженных в стан Хохочоя, стали поступать тревожные известия. Там образовалось какое-то подобие школы шаманов: более четырехсот людей сбежали к Хохо-чою, все ночи напролет в нескольких суртах камлают шаманы, вызывают духов и говорят пророчества о черной болезни и засухах, о великом голоде и гибели младенцев. Эти отщепенцы ловят для жертвоприношений любое приглянувшееся животное из чужого стада, а владельцы этих животных помалкивают, боясь проклятий. Хохочой был не глуп и разбил стан у единственного в степи озера. А куда идти скоту на водопой, известно – к озеру. Тут кому-то из рогатых и карачун.

Тогда Джэлмэ своим именем приказал, чтобы все главы родов пригнали обратно из стана Хохочоя тех, кто самовольно ушел туда. Но Хохочой осыпал изощренной бранью тех, кто явился за своими людьми, а некоторых велел бить плетьми. Некоторые из ищущих схватились было за оружие и могли посечь всю хохочоевскую рать, но джасак Чингисхана строго-настрого запрещал применение силы оружия внутри ила. Нарушение запрета грозило смертью. И большие тойоны возвращались с позором восвояси, а в сердцах их копились обида и гнев, что не сулило ничего хорошего в ближайшем будущем…

В это же время с севера пришли вести.

Весть от Борохула, что направился через реку Амыр к хоро-туматам, не могла считаться хорошей. Он доносил, что внезапно отошел к праотцам Дойдухул Сохор и власть прибрала к рукам сама Суон Ботохой, а на предложение о единении родов она оскорбилась, говоря, что до них не дошли руки даже великого владыки Поднебесной Алтан-хана, а что говорить о каком-то Тэмучине? Она сказала дословно: «Если вы решили испугать одинокую вдову и показать свою силу, то и на вас у меня имеются копья да пальмы. Пусть будет сражение!»

Отправив весть об этом в ставку, Борохул вновь стал искать проход через горные хребты, но уже понимая, что без потерь провести огромное войско не получится. Хоро-туматы, которые знали эти места не хуже лесных зверушек, на всех больших тропах понаставили засад. Выходило, что на пробивание нового перевала может уйти не один месяц, да и останется ли эта суета тайной для хоро-туматских разведчиков? Войско монголов встало, упершись в стену гор.

Борохул отощал и усох от тревог, объезжая места возможного броска через горы, а часть войска спрятал в лесах, выставив усиленные караулы. Он подумывал и об отвлекающей перестрелке на одном из горных перевалов, куда можно было бы стянуть немногочисленные, но занимающие выгодные вершины, силы противника. Чтобы не приковывать к себе внимания лазутчиков, Борохул разъезжал без охраны, и это стоило ему и двум его тойонам жизни – они попали в засаду и были убиты.

Только на третьи сутки эта тяжкая весть пришла в ставку.

Чингисхан был оглушен скорбью и разгневан неудачей: сам он был трижды ранен в походах, Хасар с Бэлгитэем по два раза мечены и саблей и стрелой, но гибельная чаша пока обходила их стороной. Чингисхан не знал твердо: что делал бы он на месте павшего Борохула. Возможно, то же самое, и лежал бы теперь под могильными камнями в чужих горах, но кровь от жажды мести прихлынула к его глазам – он приказал готовить пять мэгэнов, которые вознамерился повести сам, чтобы воздать должное хоро-туматам. Ярость туманила рассудок, и он едва не изгнал из сурта Сиги-Кутука, который вещал здравое:

– Тебе не обязательно ехать самому, хан. Негоже кречету гонять воробья. Вспомни: за осень и зиму мы потеряли двух знатных военачальников из-за того, что они утратили страх и разъезжали без охраны! Так погиб Чимбай в самом цвете своего мужества! И тебе надо не на коня прыгать и скакать, размахивая саблей, а издать указ об охране военачальников, обязательный к исполнению! Обезглавленное войско – стадо баранов, один вожак стоит мэгэна таких баранов!..

Хан зашипел, как раскаленное железо, если плеснуть на него водой, но постепенно остыл. Он думал, как сказать матери о гибели Борохула. И Сиги-Кутук, словно читая мысли своего властелина, сказал:

– Не ходи один. Пойдем вместе.

Молча поднялся и встал рядом старик Усун. В его молчании угадывалось полное согласие со словами Сиги-Кутука. И хан почувствовал, как отлегло от сердца нечто, не зависящее от его ханской воли. Издревле считалось, что павший на боле брани принадлежит Богу как лучший из людей, но почему же, почему так невыносимо трудно терять близких, и каково сердцу матери, если она, перенесшая столько сердечной боли, рухнула на руки Тэмучина, когда он еще не успел сказать ни слова? Как она почувствовала скорбную весть? Каким ветром ее принесло? Какая звезда мигнула матери бессонной ночью перед тем, как навсегда угаснуть?

– …Бурджун, бурджун, побереги себя. Что поделаешь: погиб воин… – то по-китайски, то по-монгольски щебетала Хайахсын. – На все Божья воля, бурджун…

– Внуки заменят его тебе, мать… – говорил Тэмучин, прижимая к своей груди седую, как летний ковыль, голову матери. – Ты нужна им… Не надкусывай своего теплого сердца…

Но Ожулун вдруг завыла, как не выла даже в полной лишений юности. Она не знала в себе этого воя, подобного волчьему, и в нем были не только печаль со скорбью, но и неукротимая ненависть…

Место Борохула во главе северного войска занял тойон Дорбо-Дохсун из рода джурбенов – так решили на военном совете. Ему было позволено взять на поддержку пять отборных сюнов из числа джурбенов, а все люди этого рода были рослыми и привычными к походам, они знали любую известную в степи работу, и она, казалось, никогда не была им в тягость.

Чингисхан так напутствовал его, когда они остались наедине:

– С помощью Всевышнего старайся не забивать миролюбивых хоро, а клади побольше туматов – они колобродят и множат своею спесью непокорство остальных. Не забывай о строгом порядке в войске: леса на севере – гуще, чем шерсть на собаке, и враги могут прятаться в них, как блохи в собачьей шерсти, как клещи на горле лесных птиц. Они будут кусать и жалить отбившихся. Береги людей и за каждого убитого из засады руби безжалостно десяток вражьих голов. Ты знаешь, чтобы попасть в дальнюю цель из лука, нужно брать много выше. Чем круче первый кипяток, тем легче ощипывается перо. Проявишь жесткость сразу – меньше крови будет литься потом… Купец Сархай рассказывал мне, что все вооруженные пророки побеждали, а невооруженные – гибли. Пусть поможет тебе всевышний Бог!