Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Раньше ты постоянно ругал меня, что ошибочно толкую обо всем лишь по слухам, не вдумываясь, не видя собственными глазами, не слыша ушами… – Кучулук огорченно, но и несколько свысока качнул головой. – А теперь, значит, оказывается ошибочным и то, что познал вплотную, как говорится, руками пощупал? Выходит, все мои распоряжения, приказы, что отдавал здесь за эти прошедшие месяцы, все мои действия оказались ошибочными, неправильными? Но это же не так, старик, поспрашивай людей!

– Я не о нынешних делах. Но если ты будешь все время исходить из плохой, предвзятой, как сейчас, оценки подчиненных людей, тебе крупных ошибок не избежать…Нельзя никогда всему народу давать слишком уж безусловную оценку. Потому что любой народ состоит из множества разных людей, он многосторонен, да, в одну оценку не поместится. Посмотришь с одной стороны – увидишь порой одно, глянешь с другой – обнаружишь совсем иное. Да всё это зависит еще и от того, что хочешь увидеть… И за всю-то мою долгую жизнь, скажу тебе, я еще ни разу не встречал единого, чтобы один к одному, и мирного народа. Если разобраться как следует, копнуть глубже, то в любом народе найдешь много несогласия и всяких брожений, междоусобиц внутренних. Мы, найманы, можем сказать, что даже в самые лучшие времена были единым, мирным между собой народом? Потому и дошли до такого… А ведь о нас я столько раз слышал всякую похвалу со стороны, что впору возгордиться: и какие организованные мы, мощные, и какие богатые. А мы-то знали про себя – какие… И раз уж Господь Бог счастливо направил тебя сюда, то не будь чужаком, не принижай, а ищи лучшее в этом народе и на лучших в нем опирайся… Не взыщи на прямом слове моем, ибо тебе тут вряд ли кто скажет его. А мне моя госпожа великая – твоя мать наказ дала учить тебя по правде, и я его как могу исполняю…

– Ладно, оставим это, – сказал Кучулук. – Думал уже, что не увижу тебя до осенней прохлады. Рад, что появился неожиданно рано. Тут всегда найдется, что делать.

– Нет, Кучулук, я тебе сейчас не помощник, не пойми неверно. Проездом я, на переговоры еду – по важному приглашению.

– Неужели? И к кому же?

– Султан вызвал. Сам Мухаммет.

– О-о, вот оно как… Да, это новость, над которой стоит подумать, – улыбнулся Кучулук, но так, что невозможно было определить, рад он ей или недоволен.

– Думать всегда надо… И что за этим, по-твоему?

– Многое. Ведь до сих пор он держался как единственный владыка всего среднего мира. А теперь, значит, вода начала просачиваться и в его теплую нору, даже вот тебя пригласил. С тех пор, как ты уехал, дважды присылал людей, чтоб вызвать меня на серьезный разговор. А преследует цель свалить гур хана Дюлюкю… Зачем? Предлагает объединить силы, сокрушить врагов. Ясно, кого он подразумевает под врагами. Первый из них Чингисхан, конечно, который и на самом деле грозит нам обоим, а второй, по всей видимости, Багдадский халиф. По моим сведениям, он хочет занять центр веры сартелов Багдад, и стать единственным и полновластным владыкой их веры – ни больше, ни меньше!

– И что ты ответил на это? – с нескрываемой тревогой тихо спросил Кехсэй-Сабарах.

– Будто ты не знаешь… Я ответил резко и однозначно, что никогда и ни за что не предам гур хана Дюлюкю, и чтобы он даже не предлагал мне такого. Иначе, мол, приму как оскорбление. Честь у меня одна.

– Правильно поступил. Лучше с самого начала отрезать такой греховный путь, – одобрительно затряс бородой старик; но и понял, что Кучулук не сказал ему истинной и главной правды.

– Против монголов можно и нужно бы объединиться, но против Багдада – зачем мне это? Клином в руках его быть, в чужую распрю вмешиваться, веру? – От полученного одобрения Кучулук заметно приосанился. – Уже по этим двум предложениям я понял, что он не очень-то и умен. А это ставит под сомнение главное – наш союз против монголов… Ну, посмотришь на него, поговоришь. Донеси до него, убеди, что монгольская опасность у нас – главная, все остальное надо пока отставить в сторону… – И хитро сощурился: – Но у тебя же есть, наверняка, и какая-то своя, затаенная цель?

– Мне поздно иметь какие-то свои, личные цели… Разве что мечтать о покое, который недостижим пока. Да, хочу узнать, разведать настроение тамошнего населения, состояние войска, всего управления. Он спросил даже через посланца, не согласился бы я стать военачальником его… Ну, буду делать вид, что сомневаюсь, осторожничаю, а на самом деле якобы готов уступить уговорам. Поторгуюсь, попытаюсь оттянуть время, приглядеться получше, что там к чему. Но если и соглашусь на военачальника, то только над его союзным нам войском – против негодника Чингисхана…

– Что ж, мне кажется, тактика правильная. Ну, мы еще поговорим вечером, – завершил разговор Кучулук, дав понять, кажется, что не может засиживаться долго, ведь под ним весь Ил. Хлопнул в ладоши, и тут же к нему с готовностью подбежали, ведя в поводу богато украшенного коня.

Да, прибавилось в его осанке и горделивости, и властности; но и видно, что для него эти прошедшие месяцы были нелегким испытанием – взгляд потемнел, углубился, это уже не парень, а зрелый сильный мужчина, нашедший свое место. Непросто это – прийти со стороны и стать главнокомандующим войсками привыкшего лишь к одним победам самоуверенного и сильного народа.

Ну, а в большом деле никак не обойтись без ошибок и упущений, главное – исправить их вовремя. Нет, все-таки Кехсэй-Сабарах был доволен своим воспитанником. Что ни говори, а есть в нем и талант, и ум, и хорошая наследственность. Уверенности в себе и сил ему и сейчас хватает, но нужно еще выработать опыт, соответствующий высокой должности, государственный ко всему подход, охранительную осторожность во всем – а это не тумэн в конную атаку вести… Вот тогда раскроется его истинная сущность как правителя. И к этому все задатки в нем есть, ведь с малых лет прошел суровую науку, хорошо обучен всему и немало знаний впитал, пока рос. А чего стоит кровь его великих предков, в свое время вместе с другими великими руководивших всем обитаемым миром… Хотя, знает наставник, и кровь может давать сбой, очень-то доверять ей нельзя.

Только бы прошлые унижения и обиды, нанесенные в тяжелые для них времена, не сказались губительно на его характере. Бывает, что неокрепшая еще детская душа не выдерживает тяжести лишений, унижений и оскорблений, навалившейся нужды и ломается. И человек из него вырастает затравленным и грубым, безжалостным, мстя за обиды жизни, которая его тоже не жалела. Такой правитель чаще всего эгоист, не думает о пользе всего народа и никогда не станет докапываться до истины, выяснять причины происходящего, чтобы сделать из этого какие-то разумные выводы; своеволие, дорвавшееся до власти, диктует все его решения, сколь опрометчивы они бы ни были… Нет, Кучулук не такой, он не должен забыть уроков правления своего отца. А первая спесь слетит, как только настанет пора принимать самые важные и трудные решения, опереться на силу всего народа… Хочется на это надеяться. Хотя, как знать…