Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Старшие же по возрасту тойоны, начиная с Джэлмэ и Хорчу, с ними Най и Хубулай, с этим не были согласны.

– Всему свое время – и войне, и миру. Мне кажется, нельзя отрицать, что у нас уже достаточно земли, с избытком хватит на всех, – медленно проскрипел голосом Най. – Так что пора бы остановиться… Тем более, что и вина султана сомнительна. Да и нельзя все вопросы жизни нашего Ила решать одной войной. Надо искать другие способы, мирные.

– Да-да… Л-люди устали… Да-давно уже не знаем п-покоя, – заикаясь, выпалил Хорчу в сторону молодых, голосом и взглядом одергивая их. – Где нормальная жизнь? Жены годами не видят м-мужей, а дети – отцов…

– Правда, что мы давно уже из одной войны влезаем в другую, – поднялся после него Джэлмэ. – Про эту спокойную жизнь, о которой говорит Хорчу, знаем только мы, старшие… А после нас уже выросли новые поколения, которые и понятия не имеют о ней. Не представляют, что такое мирная человеческая жизнь. Для них война что мать-отец родные – но что хорошего они видели? Кровь да смерть, развращающие душу убийства… Наверное, остановить навсегда войну – это не в силах человека, да и против его вздорного нрава. Но надо все-таки подумать, чтобы хотя бы на несколько лет остановиться, передохнуть. Иначе мы просто потеряем свою цель – благоденствие нашего Ила. Война ради войны – разве это человеку надо? Передохнем, поразмышляем обо всем, наладим настоящую жизнь… И с султаном можно разобраться по-иному, если подумать – выход найдется.

В сурте опять на какое-то время повисла тишина. Было видно, что тойоны ждут слов хана. Но что сказать? Какой выбрать выход? Хан даже пожалел про себя, что затеял этот совет, сложный разговор, не приняв своего решения. А все, что он услышал здесь, заранее известно ему – настолько он давно и хорошо знает, кто из них и как скажет, какого будет мнения…

– Выход, повторяю, есть уже сейчас, – прервал тишину высокий голос Джэбэ, упрямо не желающего соглашаться с миротворцами. – Мы можем даже совершить стремительный поход возмездия, разорить одну провинцию Отрар, не ввязываясь в длительную войну. Хотя бы такой ответ должен быть дан! А султан после этого вряд ли сунется к нам… И что мы, высоких стен не видали?! Даже оборону Чагаан-Хэрэма – Стены невиданной – в нескольких местах сумели прорвать. Да и все их земли из конца в конец пройдем, они не успеют и опомниться!

– Ты не слишком-то кичись своей победой над Китаем, который и без того готов уже был развалиться из-за собственных раздоров и разногласий, – резко ответил Най, поглаживая седеющую бороду. – Султан Мухаммет – совсем другой правитель. Ровно половина его войск – конники. Они, пусть и наши родичи-кочевники, вряд ли перейдут к нам, как порабощенные китайцы и кидани. А густонаселенные города обнесены мощными крепостными стенами. Как только почувствуют опасность, все укроются за ними, запрут ворота. И будут изматывать нас вылазками. Сколько крепостей ты сможешь осадить? Нас и без того мало – на сколько крепостей нас хватит?

– Каждый раз одно твердите! – не сдавался Джэбэ. – Все-то вы осторожничаете. Если бы послушались вас, не пошли на найманов, то сидели бы и ждали, когда они придут и истребят нас до единого. А уж о Китае и подумать бы не смели. И пока мы сомневались бы да опасались всего, тьмы китайцев нагрянули бы и раздавили нас!..

– Выходов не один и не два есть, – сказал, наконец, и Хубулай, – надо только думать уметь. Тут сказали уже, что не мог султан пойти на такое… И я тоже думаю, что не мог, и вина его лишь в том, что не уследил за заговором. И не лучше ли наказать истинного виновника, багдадского подлого Насира, не только убившего наших людей, но и расстроившего наши лучшие надежды и планы? Почему бы не договориться с Мухамметом, не пойти хотя бы несколькими тумэнами с ним вместе на Багдад? Наша молодежь хочет воевать? Да пожалуйста, воюйте за добычу… Но не трогайте главных интересов нашего Ила, о которых тоже было тут сказано.

Слова эти, не лишенные мудрости, только подхлестнули и разогрели спор. С обеих сторон говорили одновременно, уже не слушая, кажется, друг друга. В другое время хан прикрикнул бы, а на этот раз сидел молча, опустив голову, словно не видя и не слыша ничего вокруг.

Да, выросло целое поколение таких людей, как Джэбэ, Сюбетей, не знающих мирной жизни, не представляющих ее. Для них война – не страшное бедствие, несущее смерть и потери, а обычная, вполне им привычная жизнь. Ничего другого они не знают, не понимают, а потому к этому другому и не тянутся.

Что будут делать эти люди, когда прекратится война? Здесь они – выдающиеся личности, лучшие из лучших. А там, в мирной жизни? Когда потребуются какие-то ремесла, другие знания, способности и умение, неужели они превратятся в обычных людей? Неужели они будут довольствоваться жизнью обыденной, согласятся жить жизнью рядовых людей? Ох, вряд ли…

И не отпустить ли их, в самом деле, с Мухамметом, как предлагает мудрый Хубулай? А Ил заживет нужной ему мирной жизнью, не напрягаясь из-за военных трат, не собирая все свои силы в очередной великий поход… Но все зависит от ответа султана, а его еще ждать и ждать, путь в обе стороны далек и долог.

Хан глубоко вздохнул. Медленно поднялся, вышел из сурта, не глядя ни на кого. Его уход заметили, конечно, но продолжали горячо спорить.

Сквозь толстый слой облаков на западе пробивалось красное зарево заката. Очертания бугристой степи уже меркли в сгущающихся сумерках, удивительно быстро темнеет в здешних местах с заходом солнца. Вот-вот наступит такая темень, что земля и небо словно сольются воедино.

Нигде не видно ни огонька, ветер утих, легла на все тишина, только вскрикивает какая-то незнакомая птица и в ответ ей взлаивают собаки. Он с удовольствием вдыхал вечерний прохладный воздух, особенно приятный после духоты многолюдного сурта.

В этих местах столько птиц, которых он не знает ни по виду, ни по голосу; и собаки наши, похоже, зачастую лают из-за этого, им тоже непривычно здесь. Или по другой какой причине? Может, чуют какую-то беду? А чуять они могут, в этом он не раз убеждался.

Как все же тягостны бывают сомнения, как трудно делать порой выбор в такой вот, как эта, толком не определившейся обстановке. И столько еще неизвестных величин в этой арабской алгебре… Нет, он не будет торопиться с войной, с ней-то всегда успеется.

Но все же удивительно, что от твоего именно выбора, от того, какую из этих великих дорог выберешь ты, зависит судьба многих народов, великих стран. Удивителен этот миг. Миг перед распутьем, перед твоим решением. Но сомнительно, насколько это решение будет твоим. Скорее это будет, как и прежде, единственный выход из безвыходного положения. У тебя никогда и не было выбора…