Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Более ничего не мог добиться от него поверенный его тайн.

В тот же день король Август приказал принести к себе в кабинет из казны сто тысяч талеров золотом. Мешок был тяжелый, и его с трудом притащили два здоровенных, широкоплечих гайдука, но король взял его за оба края и поднял без всякого усилия… Фюрстенберг не смел расспрашивать, что затевает его повелитель, потому что Август был не в духе… Накануне он виделся с Анной на прогулке, долго ходил и говорил с ней и, по обыкновению, после этого рвал и метал, гневаясь на неуступчивость.

С досады он даже навестил княгиню Тешен, которая обливалась слезами, слушая все, что ей передавали об Анне, и отерла их только, чтобы встретить своего милого Августа.

Такая неопределенность в положении дел всем наскучила: никто не знал, кому кланяться, на кого сплетничать и от кого ждать милостей. Наконец произошла перемена: вдруг Гойму было не только позволено, но даже приказано возвращаться как можно скорее.

Это случилось в тот самый день, когда король, взяв в карету принесенные ему сто тысяч золотом, поехал на Пирнейскую улицу с этим кладом к Анне.

Время было под вечер, день был осенний, пасмурный. Графиня Гойм ходила задумчиво и одиноко по своей довольно скромной гостиной. Она никого не принимала, кроме дам, и потому была очень удивлена, услышав на лестнице мужские шаги и голоса. Еще более она была изумлена, когда двери распахнулись и к ней без всякого доклада вошел король.

Пораженная этим неожиданным появлением, которое не предвещало ничего мирного, Анна отступила на несколько шагов и, взяв со стола маленький карманный пистолетик, спрятала его в платье. Как ни быстро было это движение, но оно не ускользнуло от взора короля, который тотчас же сказал:

— Вы напрасно это делаете, вам ничто не угрожает, и не нужно никакой защиты.

Анна молча смотрела ему в глаза и не могла вымолвить ни слова, а Август бросил на пол мешок с червонцами с такой силой, что мешок разорвался и блестящие червонцы раскатились по всем углам комнаты.

— Глядите, — сказал он, — это золото, и им я могу вас озолотить, а вот это железо…

И он вынул из кармана две железные подковы и, разломав их на несколько кусков, бросил на груду золота и докончил:

— Вот так же могу исковеркать всю вашу жизнь! Предоставляю вам выбирать: или это золото и с ним мою любовь и почести, или мою ненависть!

Стоя над грудой золота и кусками изломанного железа, Анна заговорила:

— Ваше величество, я не боюсь смерти и не ищу богатства. Вы действительно можете сокрушить меня, как это железо, но смею вас уверить, вы никогда не сломаете моей воли. Золотом меня нельзя подкупить, как нельзя запугать железом. О, мой государь! Зачем вы с собой не принесли того, что одно могло бы победить меня — верное сердце?..

— Мое сердце давно принадлежит вам! — воскликнул Август.

— Я этого не вижу, государь, по вашим действиям; любящее сердце не может желать бесчестья предмету своей любви, я не скрою от тебя, король, я люблю тебя! Я не могла воспротивиться этой любви, но я никогда не запятнаю ни себя, ни любви моей…

Король быстро подошел к ней и опустился на колено.

— Но выслушайте меня, государь, — продолжала Анна.

— Приказывайте!

— Я не могу принадлежать вам до тех пор, пока это сопряжено с моим унижением.

— Ага! Вы опять ставите какие-то условия?

— Государь, я дорожу моей честью.

— Хорошо, хорошо, я вас слушаю. Что же это за условия?

— Если вы хотите, государь, чтобы я, разделяя вашу любовь, разделяла и вашу страсть, то…

— Скорее, скорее! Что для этого нужно?

— Ваше клятвенное обещание на мне жениться!

Август нахмурил брови и проговорил:

— Но это невозможно, я женат!

— Да, государь, я это знаю, вы женаты, и пока королева здравствует, это невозможно, и я этого не добиваюсь, но… наша жизнь в Божьей воле, и ее величество может…

— Скончаться?

— Все возможно, государь, и тогда мое положение станет слишком тягостно, если вы не захотите меня из него вывести. Я ставлю условием всего, чтобы вы мне теперь это обещали.

— Анна, — отвечал Август, — поверьте мне, что вы сами не знаете, чего хотите: клянусь тебе, что это условие для тебя самой будет небезопасным.

— Ну, что бы там ни было, а я ни за что от него не отступлюсь. Этого требует моя честь, и пока я не буду иметь надежды быть твоей женой, ты ко мне не прикоснешься или я убью себя!

Король пожал плечами и отвечал:

— Хорошо! Пусть по-твоему, если ты этого непременно хочешь, пусть это будет, я даю тебе это обещание!..

Анна от радости вскрикнула.

— При этом все остальное уже ничто, — проговорила она голосом, в котором звучало счастье. — Но прежде всего, разумеется, я должна получить развод с Гоймом.

— Разумеется, и он завтра же будет подписан в консистории. Чего же ты еще хочешь?

Но Анна только склонилась перед ним на колени и прошептала:

— Больше мне ничего не нужно!

— Ага! Ну, так теперь зато мне этого мало , — воскликнул король, заключая ее в объятия, но Анна, однако, успела из них высвободиться.

— Ваше величество! — воскликнула она. — Прошу у вас еще немножко терпения: я верю вашему королевскому слову, но прежде чем я забуду себя для вас, я должна быть свободна от всех клятв в верности другому, которые меня связывают. В эту минуту я еще жена Гойма; клялась ему в верности и должна соблюсти эту клятву до конца, пока мой развод с ним не будет объявлен, а ты, мой король, скрепишь подписью обещание, которое дал твоей бедной Анне.

Август улыбнулся, но, поцеловов молча ее руку, сказал ей:

— Пусть и это будет по-твоему. Делай все, что только может тебя успокоить и… Я твой раб — ты моя владычица! Гойм нынче же приедет; объяснись с ним и расстанься с ним немедленно же; завтра я прикажу приготовить тебе дом, у тебя будет сто тысяч талеров годового дохода, и у твоих ног оба моих королевства, а с ними и я сам…

С этими словами он действительно стал перед Анной на колени, а та слегка поцеловала его в лоб и отступила, шепнув ему:

— До завтра!

— Как! Неужто еще и теперь я должен уйти? — спросил нетерпеливо Август.

— До завтра, только до завтра! — коротко повторила ему Анна и подала на прощанье руку.

Король встал, молча поцеловал протянутую руку и вышел. Проходя через зал, он еще раз увидел на полу насыпанную им груду червонцев, которая так и осталась нетронутой.

В эту самую ночь вернулся домой граф Гойм и немедленно хотел видеть жену, но двери ее спальни были заперты. Слуги доложили графу, что графиня почивает и приказала себя не будить, потому что чувствовала себя не совсем здоровой.

Во все время своей отлучки Гойм не переставал беспокоиться о поведении жены и пользовался обильными сообщениями своих шпионов. Впрочем, известное ему таким образом поведение Анны не представляло никаких новых тревог, и Гойм, отойдя от запертой двери жениной спальни, лег спать довольно спокойно.