Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

На другой день они уже разговорились прямо о графине, и Заклик старался рассеять в надзирателе некоторые неблагоприятные для нее впечатления и внушить ему к ней сострадание как к женщине молодой, прекрасной и очень несчастливой.

— Судите сами, у нее все отнято: имя, положение, состояние, дети и наконец сама свобода, а еще, Бог знает, виновата ли она в том, в чем ее обвиняют!

— Ну, даром же не стали бы ее обвинять! — возразил надзиратель.

— Эх, мой почтеннейший!.. Отчего не стали бы обвинять и даром? Это не мы, простые люди, а там люди придворные, хитрые, коварные и жадные; а графиня была могущественна и богата.

— Богата?

— О, она и до сих пор очень богата! — отвечал Заклик. — Хотя, разумеется, ее порядком обобрали, но все-таки у нее остались еще очень много друзей, которые для нее ничего не пожалеют. А потом, будьте уверены, что она еще вернет свое могущество, и тем, кто ей сослужил бы теперь хоть маленькую службу, наверно, будет нехудо… А? Что вы об этом думаете, господин Герцог?

Господин Герцог (так звали надзирателя) думал то, что ему и следовало думать, то есть, думал, нельзя ли тут извлечь себе какую-нибудь выгоду.

— Да, — сказал он, — разумеется, если все это так, как вы говорите…

— Это все так , как я говорю, господин Герцог!

— Ну, тогда… тогда я должен думать, что вы знаете, о чем говорите.

Они молча взглянули в глаза друг другу и оба улыбнулись.

— Конечно, я знаю, — отвечал Заклик, — и даже нимало бы не удивился, если бы кто-нибудь из друзей графини вдруг явился бы сюда к вам и предложил бы вам хорошенькую сумму за то только, чтобы вы устроили ему возможность переговорить с графиней хотя бы всего одну минутку.

Заклик взглянул на старого Герцога, который молча поглаживал бороду.

— Подумайте-ка, что бы вы в таком случае сделали?

— Я поступил бы с этим искусителем, как наш мудрый Лютер с чертом: я пустил бы в него чернильницей.

— Ну, чернильницей это еще не так страшно: вы в него запалите чернильницей, а он в вас разом пустит целую горсть новых чеканных талеров, так перестрелка будет неравная.

— Да, это действительно пули не одного калибра. Если кому не жаль ребят, так этакой канонады, пожалуй, не выдержишь! — отвечал, смеясь, надзиратель.

— Э, оставьте вы в покое детей! Никогда до детей ничто это не коснется!

— Толкуйте-ка вы: не коснется! — засмеялся Герцог. — Как раз отец повиснет на виселице, а они пойдут по миру.

— Полноте, пожалуйста! Никто об этом никогда не узнает; и вы сами хорошо в этом уверены, а мы так только напрасно время в разговорах тратим. Берите-ка пятьдесят новеньких талеров, да и дело в шляпе.

— Как вы это странно говорите!

— Ничуть не странно!

— Да кто же мне их даст?

— А хоть бы и я!

— Ну, я так и думал, что это вы! — отвечал с усмешкой Герцог.

— Ну, так за чем же дело? Уверяю вас, что вам нечего опасаться: солдаты меня знают и будут на моей стороне, а я сам знаю, как с ними обойтись. Проведите меня в залу, когда при графине нет ее женщин. Постучимся в ее дверь, и я ей скажу несколько слов… Только и всего.

— Знаете ли, если бы не те бабы, что к ней приставлены, то мне, право, кажется, что я бы не мог вам отказать в вашей просьбе, — отвечал Герцог. — Но ведь они при ней, то та, то другая, безотлучно.

— На все есть средства. Разве нельзя, например, сделать так, чтобы их пригласила к себе ваша супруга?

— Э, нет, этак я не хочу. По-моему, баба никогда не должна ничего знать о серьезном деле! — возразил Герцог. — Нет, вы уже предоставьте мне это самому обдумать!

Заклик, разумеется, не возражал, а только выставил перед надзирателем пять стопок крупных талеров, которые и спустились в объемистый карман Герцога; а несколько дней спустя, когда графиня прохаживалась по своей спальне, она вдруг услышала легкий, но ясный стук в железную дверь, и едва подбежала к ней и постучала со своей стороны, тотчас же щелкнул замок и дверь отворилась, а на пороге ее показался Заклик.

— Графиня! — заговорил он. — Время дорого; много говорить нельзя; знайте, что я буду здесь в окрестностях, пока что-нибудь сделаю.

— Бежать, бежать отсюда! — живо отвечала графиня.

— Это не так легко, как вы думаете! Вы только будьте терпеливы и верьте, что я сделаю все, что возможно. А вы спускайте всякий день из окна, которое с Задней стороны башни, серый шнурок, я буду прикреплять к нему записочки о том, как идут наши дела и что вы должны делать. Теперь более говорить невозможно, я едва устроил и это короткое свидание. Вот вам кошелек с червонцами на всякий случай, они могут вам понадобиться, спрячьте их и прощайте!

Стоявший сзади него в тени Герцог уже торопил Заклика удалиться, и едва он шепнул графине название гостиницы, где остановился, как железная дверь снова замкнулась.

Узница ободрилась духом и, упав на колени, со слезами благодарила Провидение за оказанную ей помощь.

Герцогу очень понравились полновесные талеры, он почувствовал охоту добрать их до сотни и сам навязался к Заклику с предложением познакомить его с развалинами замка и теми запущенными частями, где он еще не был. Заклику все это, разумеется, было на руку, и талеры переходили к Герцогу, а у Заклика слагался план освобождения графини.

Осматривая развалины, он заметил старые крытые ходы, которыми можно было пробраться в замок и выйти из него. Один такой ход выводил почти на самую дорогу, и хотя этот выход был завален мусором, однако, была некоторая надежда, что он к чему-нибудь пригодится. Затем оставалось найти средства скорее перебежать из Саксонии и выбрать приют, безопасный от поисков Августа. Пруссия для этого, очевидно, не годилась, и Заклик в этом выборе все больше останавливался на Польше. Там, по его мнению, можно было так спрятаться, что никто не отыщет. Хотя всякие отношения Заклика с родиной были давно уже прерваны, но все-таки он имел там знакомых, дальних и близких родственников и притом он знал, что саксонец, кроме немногих сторонников в польской аристократии, был нелюбим всею страною и имел много заклятых врагов между влиятельной шляхтой.

Надо было припасти верного человека и лошадей для побега, и Заклик решился для этого на время отлучиться. Он сообщил графине о цели своей отлучки посредством записочки, привязанной к спущенному ею шнурку, и еще раз повидался перед отъездом с Герцогом, заинтриговав его возможностью заработать без всякого риска не пятьдесят талеров, а уже целую тысячу.

Старик слушал.

— С тысячей талеров, — говорил Заклик, — вы могли бы тихонько перебраться куда-нибудь к Рейну, выслав туда заранее свое семейство, и поживали бы себе там, как у Христа за пазухой.

Герцог молчал.

Прощаясь с солдатами, Заклик распил с ними несколько бутылок пива и, пообещав скоро опять сюда вернуться, отправился назад в Дрезден.