Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Август был очень занят праздником, которым хотел сам распоряжаться, и вздохнул только, когда вся программа была исполнена, и король от трудов своих сел отдохнуть за бокалом доброго вина.

— А что это, мне кажется, что я как будто видел здесь сегодня этого голыша Ван Тинена? — спросил он.

— Как же, ваше величество, он вернулся из Галле, — отвечал Левендаль.

Август посмотрел на него вопросительно и вскоре отошел с ним в сторону и спросил весьма резко:

— С чем вернулся Ван Тинен?

— Ни с чем, государь.

— Опять ни с чем? Он ничего не может сделать!

— С графиней, ваше величество, ничего добром нельзя сделать.

— Да какое, к черту, ей там добро; она терпит и изрядно терпит и, я думаю, весьма могла бы оценить теперь свободу!

Август поморщился:

— Ах, как это мне стало противно!

— Всем это уже опротивело, ваше величество.

— Ну, так надо же это кончить!

— Для того, чтобы все было кончено, нужно только одно ваше слово.

— Хорошо, я даю вам это мое слово! — воскликнул гневно Август. — Я не хочу этого больше терпеть и требую, чтобы это было кончено, кончено и кончено!

Он при каждом слове пристукивал нетерпеливо ногой и, глядя из-под бровей, докончил:

— Нынче же приготовить от меня письмо к королю прусскому о ее выдаче! Написать, что я… прошу ее выдать… как покусительницу на мою жизнь…

— Слушаюсь.

— Написать, что она сама этим похвалялась и теперь живет с этими похвальбами… и вообще вытребовать ее как преступницу на нашу границу.

— А с границы?

— В Носсен! Этот старый замок в пустыне очень хорош для тех, в ком надо сбить спесь и безрассудство.

Письмо было отправлено в Берлин с курьером, а король Фридрих, конечно, не колебался ни одной минуты, выдать ли беспокойную даму. По его приказанию к Анне немедленно явился поручик полка князя Ангальт-Дессаусского по фамилии Духармой и объявил ей королевское приказание выехать на границу в его сопровождении.

Анна в первую минуту была поражена этим известием, как громом, а потом воскликнула:

— Боже! Что же это за несправедливость! — И, упав к столу, она заплакала. Этим временем наскоро собрали ее вещи и подали карету.

В отчаянии Анна бросилась в глубину экипажа, лошади поскакали, эскорт прусской конницы под командой Духармоя последовал за каретой.

Всю дорогу до саксонской границы графиня не подавала никакого признака жизни, но чуть экипаж остановился и в его окно заглянула голова в шляпе саксонской формы, графиня вздрогнула и, торопливо достав из кармана часы и кошелек с деньгами, предложила их офицеру и солдатам.

Офицер отказывался, но она его упросила взять, чтобы не видеть, как все это у нее отнимут саксонцы.

С той минуты, как графиня Анна попала на саксонскую территорию, она сделалась в полном смысле арестанткой. В Липске, правда, ей дали провести одну ночь, но зато тут же рано утром к ней явился чиновник и, предъявив ей письменный приказ короля подвергнуть все вещи тщательному осмотру, тотчас же принялся за дело. Все сундуки, шкатулки были перерыты, бумаги и драгоценности отобраны и опечатаны, и потом ее повезли далее. Куда лежал путь, об этом ей не говорили ни слова.

Конный отряд солдат так плотно окружал карету, что она не могла ни распознать местность, ни получить какие бы то ни было сведения от посторонних.

Опять ехали быстро и безостановочно и к вечеру достигли какой-то равнины, на горизонте которой показались очертания, похожие на стены и башни. Очертания эти становились все яснее, и наконец карета въехала на двор замка.

Замок казался давно необитаемым, но в его главных дверях, однако, показались люди, которые вынули ослабевшую графиню из экипажа и повели ее под руки вверх по узкой лестнице в довольно просторное помещение, по-видимому, несколько приведенное в порядок. Комнаты имели огромные камины, высокие узкие окна, ободранные стены и самую скудную, чисто арестантскую, меблировку.

Измученная Ко́зель, окинув взглядом свое неприглядное жилище, бросилась на кровать и провела в ней ночь без сна, но в страшных грезах, которые почти у каждого порождает с непривычки неволя.

Чуть на небе засерело, она встала и, пока приставленные к ней слуги спали, бросилась к окнам, чтобы определить, что за местность, куда ее заживо похоронили? Повсюду была еще глубокая тишина, только в коридоре у дверей гулко отдавались шаги часового. Анна, поместившись в глубокой нише окна, припала лицом к оправленным в олово, мелким стеклам оконной рамы. Сколько позволял слабый свет, она видела перед собой равнину, которая сливалась с синевшим на дальнем горизонте лесом. Внизу откуда-то шел дымок, очевидно, поднимавшийся с очага.

Графиня поняла, что замок стоит над обрывом и что у подножья обрыва есть жилье; но это открытие еще немного говорило. Зорче всматриваясь в разъяснявшуюся даль, графиня увидела, что по долине шла широкая, обсаженная вербами дорога, на которой, однако, теперь не было заметно никакого движения. Графиня оставила оконную нишу и перешла из спальни в другой покой, где стояли большой дубовый стол, две лавки и несколько стульев, а на мрачных стенах висели два запыленных портрета. Тут же был и камин с гербовыми украшениями, которые были, впрочем, так беспощадно сглажены временем, что утратили все геральдические особенности, по которым можно было бы определить, чью родовую гордость должно было напоминать это изображение. За комнатой была еще третья, круглая, находившаяся уже в самой башне; окно этого покоя выходило на другую сторону замка, но и из этого окна виднелись только леса — ничего такого, что могло бы навести на мысль, что это за место.

В круглой башне был пустой шкаф, на одной из полок которого валялась старая Библия, сильно пострадавшая от времени и от мышей; Ко́зель жадно схватила книгу, но она выскользнула из рук и рассыпалась на листочки.

Тут же, в этой комнате, были запертые тяжелым замком железные двери, которые, вероятно, вели в какие-нибудь подземные помещения замка.

Пока графиня уныло обошла все это, на дворе уже посветлело; у окон запорхали ласточки и внизу, в долине, показалось тихо выходящее на пастбище стадо. Ко́зель поспешила вернуться в спальню, и хорошо сделала, потому что состоявшие при ней женщины уже проснулись. Анна выпила поданное ей теплое питье и снова уселась на каменной лавочке в нише. Что же ей было делать? Уже первые часы заключения в этой тюрьме были ужасны, а что ждало ее в будущем? Анна просидела весь день у своего окна и видела, как в поле далеко тянулись какие-то возы, люди перегоняли какое-то стадо; далее кружилось по дороге пыльное облачко и потом развеялось… Так шли часы за часами, и вот снова появились служанки и подали обед — плохой, настоящий арестантский. Ко́зель расплакалась и ни к чему не прикоснулась. И снова она подходила к окнам и снова смотрела на дорогу, не видно ли на ней Заклика; но верного слуги не было.