Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Так шли день за днем, пока она не заметила, что внизу под стенами какой-то ободранный детина собирал траву. Анна бросила ему уцелевшую у нее каким-то образом монету и, высунувшись в окно, тихо спросила, как называется замок. Парень не сразу понял, о чем его спросили, а потом не сразу собрался робко вымолвить: Носсен … Для Анны название было совершенно незнакомо.

Гораздо более отрадного доставил ей всадник, которого она однажды увидела после полудня из своего окна.

Это был человек, который держал путь со стороны Дрездена; он ехал тихо, опустив поводья, и, по-видимому, если не с любопытством, то с интересом осматривал окрестность. Анне даже показалось, что он старался быть замеченным из замка и сам хотел там что-то высмотреть и заметить.

Милосердный Боже! Неужто ты так ко мне милостив, неужто это Заклик? — подумала графиня и, не размышляя более, махнула белым платком.

Всадник тотчас же достал платок и, как будто отирая им запыленное лицо, дал знак, что он видел сигнал и на него отвечает. Это был никто иной, как Заклик, и сердце ее сильно забилось; друг и притом единственный в мире, преданный и верный друг был близко: он ее помнил, о ней заботился и, может быть, что-нибудь придумал для ее спасения…

Всадник между тем тихо обогнул замок и скрылся за обрывом горы.

Вернемся теперь к Заклику и посмотрим, что стало с добрым парнем с тех пор, как мы его потеряли из виду.

Заклик, оставив дом Анны, еще несколько дней пробыл в Галле. Он хотел понаблюдать, что будут творить с графиней, но пруссаки нашли, что ему здесь нечего делать, и приказали убираться. Он повиновался и поехал в Дрезден, а прибыв сюда, тотчас же отправился к Леману.

Банкир, конечно, трусил и не рад был такому гостю, однако, приняв нужные, по его мнению, предосторожности, сообщил Заклику, что Анне, вероятно, грозят беды, потому что король на нее очень зол, а раз он начал кого-нибудь преследовать, то уже не устанет в этом, пока не доканает.

— Вот и теперь, — продолжал он, — ее имущество разыскивается и конфискуется. Пильница уже взята в казну, другие имения тоже. Все отбирают как будто для ее же детей. Даже и у меня забрали все, что ей принадлежало… Да, да, забрали! Король присылал… ну, что же было делать, я не мог сопротивляться. Они взяли осмотрели мои книги, а там все записано, я не мог, не мог скрывать и отдал.

— Полноте, пан Леман!

— Что вы… не верите?

— Право, не верю.

— Напрасно, напрасно не верите, отдал, ей Богу, отдал.

— Все?

— Ну, разумеется, все.

— И ничего, ничего не припрятали для моей бедной графини?

— Нельзя было, пан Заклик, невозможно.

— Вот так поздравили вы ее! — проговорил Заклик. — А она было поручила мне теперь взять у вас большую сумму.

Говоря это, Заклик достал зашитую у него в рукаве записку и подал ее Леману.

Банкир взял дрожащими руками листок и, пробежав его, молвил:

— Хорошая бумажка: она зараз может спровадить меня в Кёнигштейн, а Флемминга с Левендалем припустить к моим сундукам. Исчезни она совсем! И он ее быстро сжег на свечке, прежде чем Заклик успел остановить его.

— Полно, — сказал он, — не волнуйся. — И достав из бюро, вероятно, данный ему кем-нибудь в залог небольшой золотой, усыпанный драгоценными камнями крест, сказал:

— Поклянись-ка прежде мне перед этой штукой , что ты даже на пытке меня не выдашь!

Заклик взял крест, поднял вверх пальцы и сказал:

— Я в этом присягаю, но вы могли бы мне верить и без присяги.

— Ну, ничего, а этак все лучше. Положите же теперь опять эту штуку назад и слушайте. Что, если бы я вам дал деньги, а вас поймают и эти деньги у вас найдут?

— Что же за беда! Во-первых, я могу иметь свои деньги, а во-вторых, и графиня могла мне дать эти деньги.

— Правда, правда, но все, что принадлежит графине, теперь конфискуется. Однако, впрочем, я не король, и что мне доверено, то я должен возвратить. — И он отворил железный сундук, достал оттуда мешок и начал считать деньги. У Заклика отлегло от сердца, он видел, что дело пошло на лад, и пока банкир копался в мешках, Заклик положил свою усталую голову на руки и крепко уснул. Окончив, Леман слегка тронул Заклика за плечо. Тот сию же минуту очнулся, протер глаза, загреб выложенные Леманом деньги и стал прощаться.

— Прощайте! — отвечал Леман. — Не осуждайте меня, что я осторожен… может быть, даже труслив, у меня есть дети, надо и их пожалеть.

— Что об этом и говорить, пан Леман!

— Да, я с большим, большим трудом и риском сберег деньги графини. Наши счеты с ней теперь кончены, я выплатил ей все, что у нее взял. Но в наших руках деньги растут. Вот, возьмите и то, что наросло. — И он сунул в руки Заклика еще мешок и молвил: — Ну, теперь все. Затем пусть будет так, что вы у меня как будто и не были, никаких дел со мной не имели и даже совсем меня не знаете, а я вас не знаю.

— Пусть будет так, если хотите.

— Я вас об этом покорно прошу.

— Извольте, пан Леман, извольте.

Леман сжал руку Заклика и выпроводил его от себя через садовую калитку.

В городе Заклику тоже казалось небезопасно, и потому он приютился в предместье над Эльбой, где в те времена жили еще неонемеченные венды. У одного из них и пристал Заклик.

Человека этого звали Гавлик. Это был бедный честный рыбак, который давно знал Заклика и потому и теперь нашел у себя хлев для его лошади, а в хате уголок для самого Заклика.

Ни Гавлик, ни его жена не имели никаких понятий о Ко́зель, о ее падении, а потому им не было никакого дела, зачем Заклик появился в Дрездене.

Отдохнув, Заклик встал рано утром и, поплотнее закутавшись, отправился к дому шута. Он надеялся дождаться, когда Фрёлих выйдет на улицу, чтобы разузнать, что угрожает графине Ко́зель.

Расчет был верен: старый Фрёлих в свой урочный час вышел из дома и был очень удивлен, когда увидел на ступеньках своего крыльца сидящего человека.

— Эй, приятель, кто вы такой? — закричал Фрёлих. — Позвольте мне полюбопытствовать, что вам тут нужно?

Заклик обернулся.

— Ба, ба, ба! Кого я вижу? Что с вами сделалось, почтеннейший господин Унглюк, что вы тут прилипли к моему дому? Э, да вы, кажется, опять что-то невеселы, точно как будто вы недавно женились. Откуда вы теперь?

— С дороги.

— Да, да, да; с дороги-то вы, с дороги, но только с какой? Вы ведь католик, так, пожалуй, странствуете, держа путь в чистилище. Ну, что же, оно интересно. А с землею-то, видно, все-таки жаль расстаться, а? Любопытство, небось, влечет, про что-нибудь хочется сведать?

— Хочется, — отвечал, улыбнувшись, Заклик.

— А о чем, например?

— Да обо всем, что тут делается!

— Где это «тут»: при дворе нашего благочестивого Августа, или во всем Дрездене, или во всей Саксонии или наконец на всем земном шаре?