Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Но вот махальный дал знак, и в ту же минуту бургомистр во главе мещан, несших хоругви и заржавленные ключи от магазина местного войта, вышли на дорогу. На колокольнях поднялся трезвон, и все население местечка в праздничных нарядах высыпало на рынок.

Облако пыли, замеченное издали махальным, быстро приближалось, и в нем начала уже обозначаться фигура ехавшего впереди рослого, статного всадника. Это был Август. Он ехал полной рысью на коне, а за ним неслись его свита и несколько приглашенных гостей. В отдалении виднелась другая кавалькада, как бы догонявшая первую.

В шеренгах выстроенного замкового гарнизона водворилось мертвое молчание, а всадник подъезжал все ближе и ближе: можно уже было видеть его голубой кафтан с вышитой на нем звездой Белого орла.

Не прошло и получаса, как король подъехал к воротам замка.

В воротах он едва кивнул преклонившимся до земли бургомистру и мещанам и прямо въехал на замковый двор. Он молча принял рапорт коменданта. Ясно было, что король не в духе. Не сказав никому ни слова, он повернул коня к батарее при Рорпфорте в зверинце и, посмотрев на нее молча, поехал к Ганне-Вальде. Эта батарея была насыпана против самой сплошной массы черных столбов, как бы связанных в огромный пук какой-то титанической рукой. С этого пункта была на виду вся башня, в одном из ее многочисленных окон можно было заметить даже фигуру женщины в белом. Но король не мог или не хотел поднять туда своих глаз и повернул коня снова к зверинцу.

В эту минуту к нему подъехал Ваккербарт и стал позади него, не говоря ни слова. Август дал знак начинать, и артиллеристы приступили к орудиям: раздался первый выстрел, и страшный гул пронесся в окружных горах.

Первый выстрел, направленный в базальтовую стену, сделал в ней трещину, но зато и чугунное ядро тоже разлетелось на части. Комендант принес его осколки государю, и Август посмотрел на них и молча кивнул. Другой выстрел, направленный в столб у подножья бастиона, отбил от него только несколько кусков.

Король приказал стрелять выше, по результат был один и тот же: камень крошился, но лопались и ядра, а сами столбы не сокрушались. После каждого выстрела лопавшиеся ядра и обломки каменьев летели вверх и во все стороны, попадая даже в местечко, но никому вреда не причиняли, если не считать королевской лошади, которая при Рорпфорте получила ушиб в ногу, да одной сушильни, у которой пробило крышу и потолок. Король удовольствовался этой пробой и велел прекратить пальбу.

Что касается печальной узницы, которую мы видели в ее самообольщенной надежде, то она была одета с чрезвычайной тщательностью и, поджидая короля, долго смотрелась в зеркало и, усмехаясь, говорила себе, что не может быть иначе, Август едет только для нее. Что за вздор, чтобы он ехал сюда пробовать орудия! Не все ли равно, где их пробовать? Нет! Он едет положить конец ее неволе и даже, может быть, возвратить ей все, что ею так давно утрачено.

В этом убеждении, нетерпеливо переходя от окна к окну, она смотрела на дорогу из Пильницы и не позже выставленного комендантом махального заметила пыльное облако, в котором являлся ее Август. Сердце бедной женщины сильно забилось. Барабанный бой и колокольный звон, возвещавшие о прибытии короля в замок, еще более увеличили ее тревогу, и она, прижав руку к сердцу, ожидала, что вот сейчас услышит его шаги на своей лестнице; вот сейчас он покажется в ее дверях и заговорит с ней голосом, полным ласки, любви и сожаления…

Но ничего этого не было: долго длилось зловещее молчание, и потом вдруг грянул выстрел. Все кончено, он приехал не для нее !.. Ко́зель вскрикнула и упала на пол, но потом вдруг вскочила и, бросившись к комоду, где у нее был заряженный пистолет, достала его, спрятала в складках широкого рукава и притаилась за оконницей. Глаза ее горели, руки дрожали, а грудь высоко вздымалась.

После каждого выстрела она все острее смотрела вдаль, ожидая, не покажется ли король, и ожидания ее не были напрасны.

Среди тишины, наступившей за выстрелами, по дороге из леса послышался топот копыт. Ехал один человек… Ко́зель выглянула в окно и почувствовала, что ноги ее подкашиваются. Да, это был он! Август! Он ехал один-одинешенек по дорожке, которая проходила как раз под стенами; Ко́зель сжала в руке пистолет и, высунувшись до половины в окно, громко крикнула:

— Государь! Яви милосердие, возврати мне детей и свободу!

Август вскинул на нее глаза, насупился и, ничего не ответив, продолжал путь.

Ко́зель побледнела.

— О, изверг! — вскрикнула она. — У тебя нет милосердия!.. Так будь же ты проклят!

И с этим она спустила курок.

Король осадил коня, снял шляпу, в крае которой появилась маленькая круглая дырка, и обернулся к окну узницы, но ее там уже не было; она лежала в это время без чувств на том самом месте, где стояла, проклиная и стреляя в того, кого так сильно и глубоко любила.

Август оглянулся по сторонам и, не увидев никого, кто бы наблюдал за ним, надел снова свою простреленную шляпу и уехал из Столпян, не приняв угощения, приготовленного ему комендантом.

Выстрел, впрочем, не был так незаметен: его слышали многие и, между прочим, Заклик, который вбежал в комнату Ко́зель первым и нашел ее без чувств. Дымившийся еще пистолет был возле нее. Заклик догадался, что произошло, и прежде всего спрятал оружие, а потом принялся вместе со сбежавшимися слугами приводить графиню в чувство.

Событие это, впрочем, не имело никаких особенных последствий, так как Август никому не упомянул об этом выстреле, и из его молчания все должны были понять, что разглашать это не следует.

Страшно потрясенная всем этим графиня опять мало-помалу оправилась и вернулась к своему прежнему образу жизни, не покинув и после этого надежды на побег.

Год спустя, получив от Заклика деньги за проданные бриллианты, она, не говоря ему ни слова, подкупила евреев, обещавших ее выручить, и с помощью веревочной лестницы уже совсем было спустилась с крепостных стен; но что-то роковое ее преследовало, и она опять была поймана и снова заточена в своей обители в башне, у которой только усилили караулы. Потом строгости опять мало-помалу ослабели: желающим было дозволено посещать арестантку, а самой ей выходить в садик.

Заклик продолжал жить тут же в местечке и, по счастью, не возбуждал никаких подозрений, так как не был замешан и в последней попытке графини к побегу. Ко́зель давала ему поручения, но не хотела ничем его компрометировать.

На характер короля покушение Ко́зель также не оказало влияния: он в следующем году великолепно принимал у себя в Дрездене Фридриха Вильгельма прусского вместе с сыном его Фридрихом, впоследствии Великим. Пребывание высоких гостей в Дрездене продолжалось четыре недели и утомило спартанца-короля до того, что он писал оттуда, жалуясь на усталость. Комедия, балет, осмотр музеев, скачки, карусели, метание дротиков — все это шло одно за другим. Забавам не помешал даже случившийся в Зекаузе пожар, при котором гости едва успели выскочить. Король на этих празднествах нередко появлялся в национальном польском платье, богато расшитом золотом, с белыми и голубыми перьями.