Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

Эрнст нашёл мою руку и положил её к себе на колени, не отрывая взгляда от огня.

— Ты права. Я и сам об этом в последнее время думал, но вот только никто на ум не приходит. Видишь ли, вся проблема заключается в том, что меня тут все поголовно ненавидят. — Эрнст вдруг рассмеялся собственным словам.

— Может, рейхсмаршал Геринг? Он Гиммлера тоже терпеть не может.

— Это так, но только он слишком большого о себе мнения, чтобы снисходить до формирования каких бы то ни было коалиций, а тем более с каким-то австрийцем, — Эрнст снова фыркнул. — К тому же, он сейчас занят перевозкой всех своих ценностей из своего имения в безопасное место. А они ему куда важнее, чем Гиммлер.

— Может, генералы? Йодель? Кейтель? — предложил Отто.

— Нет, они все люди военные, их больше солдаты заботят, чем все эти закулисные интриги. Нам нужен кто-то отсюда, из Рейхстага.

— А как насчёт Борманна? — спросила я.

— Борманна? — Эрнст слегка нахмурился. Мы оба на дух не переносили личного секретаря фюрера, но выбирать в нашей ситуации не приходилось. — Хм, признаюсь, я о нём как-то даже и не задумывался.

— Серый кардинал, — пошутил Отто.

— Что ты сказал? — Эрнст повернул голову в сторону друга.

— Ну, это я так, из Дюма… Аллюзия, понимаешь? Когда кто-то правит страной из-за кулис, потому что кто, как не Борманн, постоянно что-то фюреру нашёптывает… В той книге была такая же ситуация, когда…

— Да знаю я, читал! Но ты хоть понимаешь, насколько это гениально?

— Что? Три Мушкетёра? Ну да, книга неплохая…

— Да я не про то, дурень! Я говорю, это гениальная находка — Борманн! Он явно поддержит любого, кто пойдёт против Гиммлера. Он всегда незаметен и молчалив, но это именно к нему фюрер всегда прислушивается. Да, это может быть нашим единственным шансом. — Эрнст кивнул несколько раз, прийдя к окончательному решению. — Значит, Борманн.

Знакомая дорога была больше похожа на полосу препятствий; неудивительно, что по пути к дому Ингрид и Рудольфа Генрих старался ехать как можно медленнее. Мы оба молчали просто потому, что каждый разговор, что мы начинали в последние несколько дней, всегда заканчивался одним и тем же.

— Рудольф, мне нужно вывезти жену из Берлина, — заявил с порога Генрих, как только американский агент открыл нам дверь.

Я только обречённо вздохнула и покачала головой.

— Сказала же тебе миллион раз, никуда я без тебя не поеду.

— Ещё как поедешь! Я сам лично тебя на самолёт посажу, если нужно будет!

— Хотелось бы на это посмотреть.

Ингрид невольно опустила глаза на мой живот и жестом пригласила нас в гостиную, где нас уже ждал свежезаваренный чай.

— Когда тебе рожать? — поинтересовалась она.

— Доктор сказал, где-то во второй половине мая, — пожала плечами я.

— Ей нельзя на самолёт, — повернулась к Генриху Ингрид, пока я устраивалась на софе рядом с кофейным столиком. Чай так соблазнительно пах, а я вся продрогла и была жутко голодна.

— Почему это ещё нет?

— Срок слишком большой. У неё роды начнутся где-нибудь над Атлантикой, тебе этого хочется?

Генрих тоже посмотрел на мой живот. Все на него постоянно таращились в последнее время, и я уже даже перестала обращать внимание.

— Но можно же её куда-то ещё вывезти? Куда-нибудь в безопасное место, подальше отсюда?

— И как ты, интересно, собираешься это сделать? Через линию фронта? — Ингрид скептически выгнула бровь.

— Нет, но я всё ещё могу вывезти её в Швейцарию. У вас же должна быть там какая-нибудь конспиративная квартира, где один из ваших людей сможет за ней присматривать, пока всё это не закончится?

— Генрих, ты ведь это не серьёзно? Все наши агенты в ожидании сигнала к началу массовой охоты на беглых нацистских преступников, которые в очень скором времени валом повалят из страны через эту самую Швейцарию. Ты что, и вправду считаешь, что кто-то в такой критический момент всё бросит, чтобы нянчиться с чьей-то беременной женой? Нет, конечно же. Поверь, лучше уж ей здесь с тобой остаться. Тут ты хотя бы сам за ней сможешь приглядывать.

— Ещё месяц назад я бы с тобой полностью согласился, Ингрид. Но сейчас, с обоими фронтами, движущимися с обеих сторон, я хочу, чтобы моя жена была как можно дальше от Берлина, когда они сюда войдут. Гитлер уже приказал уничтожить все до одного более или менее значимые объекты инфраструктуры по всей территории рейха. Можно и не говорить, что он скорее согласится сровнять столицу с землёй, чем передать её в руки врагу. Бои будут идти на каждой улице и за каждый дом. Ты действительно считаешь, что моей жене будет лучше остаться здесь, под всеми этими бомбёжками, обстрелами и взрывами?

— Я никуда не собираюсь, — снова повторила я и глотнула горячего ромашкового чая.

— Генрих, наши войска будут здесь в очень скором времени. — Рудольф занял место напротив Генриха и попытался убедить его вместе с Ингрид. — Наши люди позаботятся о вас с Аннализой, а как только родится малыш, вы все сможете спокойно лететь в Нью-Йорк с новыми паспортами. Не паникуй раньше времени. Наша армия — не какие-нибудь варвары, твоей жене совершенно ничего не угрожает.

— Меня не ваша армия волнует, а Красная, — тихо проговорил Генрих. — А если они первыми войдут в Берлин? Тогда что?

— Не войдут. Гитлер никогда такого не позволит.

— Ну да. А ещё он говорил, что никогда не позволит, чтобы хоть одна бомба упала на землю Германии. А теперь оглянись вокруг — почти все наши города лежат в руинах.

— Я всё равно никуда не поеду, — упрямо повторила я, хоть в этом и не было никакой надобности. Генрих и так уже понял, что выбора у него иного не осталось.

— Пожелай мне удачи. — Эрнст набросил форменное пальто, долго смотрел мне в глаза и наконец поцеловал так, будто не знал, увидимся ли мы снова. Я тоже вцепилась в его лацканы, отчаянно стараясь отсрочить момент неминуемой разлуки. — Если меня не пристрелит наше гестапо, и если я не попаду под воздушный налёт, вернусь через несколько дней.

— Эрнст, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, родная. Береги себя!

Он направился было к двери, но тут же снова вернулся, чтобы в последний раз меня поцеловать. Я слушала его удаляющиеся шаги с тяжёлым сердцем; в конце концов то, что он собирался провернуть фактически за спиной своего начальника Гиммлера — начать переговоры о заключённых и военнопленных с Международным Красным Крестом — было крайне рискованной затеей. Вся проблема заключалась в том, что на тех евреев и союзных солдат из лагерей, которых Эрнст собирался передать в руки союзникам целыми и невредимыми в залог доброй воли, Гиммлер уже имел свои виды. Вместе с Шелленбергом Гиммлер уже вовсю торговал этими самыми заключёнными со швейцарским еврейским сообществом в обмен на бензин, машины и пленных эсэсовцев. Можно и не объяснять, в какое бешенство Гиммлер пришёл бы, узнай он, что упрямый австриец начал свои собственные переговоры за его спиной, в надежде вернуть хотя бы часть безвозвратно утраченного доверия к правительству рейха.