Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

Не помню, сколько времени у нас занял путь от военного аэродрома до тюрьмы, где союзники держали самых важных военных преступников; всё, о чем я думала, так это о том, что я вот-вот снова увижу его, моего Эрни.

— Вы в порядке? — агент Фостер протянул мне платок с обеспокоенным видом.

Я кивнула и поспешила вытереть слёзы. Американцы и их «порядок». Как я могла быть в порядке?

«Вы собираетесь убить самого дорогого мне человека; нет, я совсем даже не в порядке!» Я поборола желание бросить ему в ответ обидную реплику. Это же в конце концов была не его вина; он хотя бы устроил мне это последнее свидание… При этой мысли я снова чуть не расплакалась.

— Миссис Розенберг, если вы не очень хорошо себя чувствуете, мы можем не ездить туда…

— Нет, нет, всё хорошо, правда. — Я набрала полную грудь воздуха, стараясь взять свои эмоции под контроль. — Просто переволновалась.

В самом здании тюрьмы меня отправили в отдельную комнату, где женщина-военный полицейский обыскала меня с тщательностью, которая при других обстоятельствах вызвала бы у меня приступ смеха. Но когда она начала проверять одежду моего сына, я не выдержала и взорвалась.

— Какого чёрта вы делаете с моим ребёнком?!

— Вы могли поместить яд в складки его одежды, — ровным тоном ответила она, не поведя и бровью.

— Вы в конец рехнулись?! Чтобы он случайно его нашёл и проглотил?!

— От вас, нацистов, всё, что угодно можно ожидать; мы не раз в этом убеждались. Гёббельсы собственноручно отравили всех своих детей, так чем вы от них отличаетесь? Откуда мне знать, что вы не планируете совершить самоубийство с вашим этим… кем вы там друг другу приходитесь? Мой долг это предотвратить.

— Никакая я не нацистка, и никогда не была! Да я ненавидела их всех больше, чем вы!

— Это поэтому у вас ребёнок с одним из их главарей?

— Довольно уже! — я силой вытянула Эрни у неё из рук и принялась демонстративно приводить в порядок его одежду.

— А я и так уже закончила, — безразлично пожала плечами она. — Можете идти.

Когда я вошла в комнату, где меня ждал агент Фостер, нервы мои были туже натянутой струны. Я так долго ждала и одновременно так сильно боялась этого свидания, что не знала, чего от него ждать. Радостное волнение вперемешку с необъяснимым страхом перехватывали дыхание, и я никак не могла решить, хотелось ли мне, чтобы агент Фостер и его люди из ОСС шли быстрее по длинному коридору, или же чтобы они замедлили шаг, потому как я и представить себе не могла, как поведу себя когда увижу его.

Комната, в которую они меня проводили, была пуста, и я невольно вздохнула с облегчением; так у меня хотя бы было несколько минут, чтобы собраться с духом. Двое агентов заняли позиции по обе стороны стола, за который меня усадили — должно быть, они не покинут своего поста в течение всего нашего свидания, но и к этому я была готова. Естественно, ОСС не стало бы рисковать и оставлять нас наедине. А что если мы, «нацисты психованные», и в самом деле решим задушить собственного ребёнка, а потом и друг друга? Интересно, они хоть сами-то себя слышали, когда высказали подобные теории?

Заметив моё неровное дыхание, малыш Эрни обнял меня за шею обеими ручками и начал пристально вглядываться в моё лицо, будто пытаясь понять, что же такое происходило с его мамочкой. Я выдавила из себя вымученную улыбку.

— Ты скоро увидишь твоего папу, Эрни.

— Папа, — повторил он и вопросительно склонил голову. Он уже привык, что я всегда показывала ему фото отца, когда упоминала его имя, но сейчас у меня никакой фотографии не было.

— Ещё пару минут, малыш.

Я начала причёсывать его мягкие волосы на одну сторону, пропуская пальцы сквозь тёмные завитки, когда дверь снова открылась, и на пороге появился военный полицейский, а следом за ним — прикованный к его руке Эрнст. Я тут же вскочила на ноги и снова замерла. Сердце моё тоже замерло в груди, ни с того, ни с сего отказываясь качать кровь в заледеневшие за секунду конечности. Думаю, я и вовсе не дышала всё то время, пока полицейский снимал с Эрнста наручники; а затем он ухмыльнулся мне, совсем как раньше, и снова вернул меня к жизни.

Я бросилась к нему, едва ли не сбив стоящего рядом агента с ног, обхватила что было сил за шею и принялась покрывать его лицо поцелуями, одновременно плача и истерически смеясь. А потом только плача, и всё потому, что это по моей вине он находился здесь сейчас; потому что это я взяла и сама всё испортила, и теперь его повесят — тоже из-за меня.

— Ну перестань, перестань, родная, — Эрнст гладил мои волосы, крепко прижимая меня к груди и пытаясь успокоить, хоть и сам не мог сдержать слёз. — Ну посмотри, что ты наделала: напугала своего малыша.

Я знала, что напугала его, не только своим плачем навзрыд, но и незнакомой обстановкой и всеми этими людьми вокруг, и вот малыш Эрни тоже начал реветь уже в голос, вместе со мной. Глотая слёзы, я протянула Эрнсту его сына, которого он наконец-то мог подержать на руках, в первый и последний раз в жизни. Я заметила, как сильно дрожали мои руки.

— Не-е-е-ет, не нужно плакать! — Эрнст наспех утёр рукавом лицо и улыбнулся сыну. — Ты же такой большой мальчик, а большие мальчики не плачут! Я знаю, знаю, это всё твоя мама, это она тебя напугала, да? Но плакать всё равно не надо, а то у тебя нос отпадёт. Смотри!

Эрнст поднёс руку к лицу ребёнка, тронул его нос и просунул большой палец между указательным и средним, делая вид, что это был нос малыша. Трюк как ни странно сработал, и мальчик перестал кричать, стараясь понять, что такое только что произошло. Эрнст тем временем снова поднёс руку к его лицу, «приделывая нос» на место, и слегка ущипнул сына за кончик носа.

— Видишь? Нос опять на месте. Но если начнёшь плакать, он снова отпадёт.

Эрнст повторил трюк, только на этот раз любопытный малыш попытался ухватить «отвалившийся нос», чтобы поближе его разглядеть. На третий раз малыш Эрни уже вовсю хохотал, пребывая в полном восторге от новой забавной игры. А затем, совершенно неожиданно, он вдруг прижал обе ладошки к щекам отца и громко и внятно произнёс:

— Папа!

Я невольно прикрыла рот рукой от изумления, в то же время готовая расцеловать своего умничку-сына. Мне никак не верилось, что он смог узнать своего отца, которого видел раньше исключительно на фото. Эрнст, казалось, тоже был потрясён.

— Он знает, кто я? — едва слышно прошептал он.

Я кивнула, пытаясь совладать с новым приступом рыданий.

— Да. Я поставила твою фотографию на столик рядом с его кроваткой. Он целует её каждый вечер перед сном. Но я никак не думала, что он узнает тебя… — Я с любовью отвела чёлку с глаз сына. — Да, малыш, всё верно. Это твой папа. Ты помнишь папу по фото, ja?