Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера

— Но он почти никогда не выигрывает! — Я уселась на колени перед мужем и взяла его руки в свои. — Генрих, это же такая возможность! Да нам в жизни подобного шанса не представлялось! Иди, скажи ему, что ты согласен.

— И думать забудь!

— Генрих, прошу тебя! Подумай об этих людях!

— Этих людей я не знаю, а вот тебя — да. Ты моя жена, и я люблю тебя.

— Но они-то тоже чьи-то жёны, Генрих! Чьи-то матери, сёстры и дочери. И кто-то тоже очень сильно их любит. Но теперь они все погибнут просто потому, что ты не хотел рисковать.

Он упорно смотрел в пол и молчал. Я выпустила его руки и поднялась с колен.

— Я иду спать. Доброй ночи.

Он ничего не ответил. Десять минут спустя он осторожно забрался под одеяло, пока я лежала, отвернувшись к стене, но так и не решился до меня дотронуться.

Я перевернула очередную страницу книги, которой пыталась занять себя в ожидании Генриха. Ещё одна поздняя ночь для моего мужа, проведённая в обществе моего шефа. Мне уже не терпелось покинуть эту богом проклятую страну. Я погасила весь свет, оставив только ночник для чтения, но сон по-прежнему не приходил. Наконец я услышала шаги за дверью и отложила книгу, надеясь, что хоть на этот раз Генрих не напился. Но дверь открыл вовсе не мой муж, а обергруппенфюрер Кальтенбруннер. Он был заметно пьян.

— Что вы здесь делаете? — Я на опыте знала, что в таком состоянии от доктора Кальтенбруннера ничего хорошего ждать не стоило, и что хуже всего, действия его становились совершенно непредсказуемыми. Под его пристальным взглядом я быстро стянула халат со спинки кровати и набросила его поверх ночной сорочки.

— Я пришёл сообщить вам, что ваш муж — ужасный человек.

— Правда? И почему же?

Я откинула одеяло и встала с постели, завязывая пояс халата; я предпочитала быть на ногах на случай, если ему взбредёт что-нибудь в голову. Будто прочитав мои мысли, обергруппенфюрер ухмыльнулся и закрыл за собой дверь. Я занервничала.

— Я вам всё объясню через минуту. — Он прошёл к серванту, где наш хозяин хранил сервиз и алкоголь, достал оттуда бутылку бренди и налил себе приличную порцию. — Хотите?

— Нет, благодарю вас, герр обергруппенфюрер. Я не пью бренди. И, учитывая ваше состояние, вам бы тоже не стоило.

Он расхохотался и опрокинул половину бокала почти в один глоток.

— Где мой муж?

— Пошёл прогуляться.

Доктор Кальтенбруннер прислонился к серванту и наблюдал за мной с каким-то охотничьим интересом, тем тёмным, немигающим взглядом, каким волк следит за оленем. Мне этот его взгляд совсем не понравился.

— Прогуляться? Не слишком ли поздно для прогулок?

— Он сказал, что хочет проехаться за городом. Думаю, он расстроился.

— Да? И что же его так расстроило?

Он снова ухмыльнулся, не сводя с меня глаз.

— Он проиграл мне в карты. Может, всего в десятый раз в жизни. Но на этот раз он проиграл по-крупному.

У меня вдруг кровь отлила из всех конечностей и сосредоточилась во всё быстрее бьющемся сердце.

— И что, много он вам проиграл?

Обергруппенфюрер неспешно допил янтарный ликёр и опустил пустой бокал на стол, ударив стеклом по дереву так сильно, что я невольно вздрогнула.

— Вас. Он проиграл вас.

Я судорожно начала обдумывать выход из крайне нехорошей ситуации. В прошлый раз, когда он поймал меня в своей ванной комнате в РСХА, я привела его в чувство увесистой пощёчиной и смогла таким образом сбежать. Только вот в этот раз, я была больше чем уверена, он был готов к чему-то подобному. Он не смотрел бы на меня так, если бы не был.

— Я прошу прощения, герр обергруппенфюрер?

Я решила обратиться к стратегии ледяного тона, и сдвинула брови и скрестила руки на груди, подчёркивая своё пока молчаливое возмущение.

— Видите ли, как я вам уже сказал, ваш муж — ужасный человек. И ещё более ужасный муж. Он был так одержим этими своими жалкими евреями, что согласился поставить их против вас в карточной игре. Евреев! Против вас! Я же совершенно не всерьёз это ему предложил! Но, хотя, признаюсь, теперь я очень рад, что он согласился. — Закончил он с хищной улыбкой.

— Как это очаровательно с вашей стороны, играть на меня в карты. Что, все высокопоставленные офицеры рейха себя теперь подобным развлекают? Играют в карты на людей?

— Хуже, фрау Фридманн. На своих жён! — Обергруппенфюрер снова рассмеялся и двинулся в мою сторону, блокируя мой единственный путь к отступлению. Со стеной слева и кроватью справа, я отступила назад ровно настолько, насколько он приблизился. — Как кто-то может играть на свою жену? Я свою терпеть не могу, но и то в карты не стал бы на неё играть, хотя бы просто из уважения.

Он сделал ещё один шаг в мою сторону; я снова отступила назад и ударилась ногой о прикроватный столик. Отступать дальше было некуда.

— А мне теперь что прикажете делать, герр обергруппенфюрер? Заплатить по счёту мужа, просто потому что вы двое решили сделать какую-то дурацкую ставку?!

— Нет, конечно же. — Он сделал последний шаг мне навстречу и стоял теперь едва ли в каких-то сантиметрах от меня. — Как можно просить о таком… У меня бы язык не повернулся.

— Чего вам тогда от меня нужно?

— Как я вам уже сказал, я пришёл только чтобы сообщить вам о том, что ваш муж — совершенно никчёмный муж, и вам стоит с ним развестись. Как он только посмел поставить вас на кон в карточной игре? — Он поднял руку к моему лицу и отвёл от него волосы. — Вас… Такую красавицу-жену… Если бы я был вашим мужем, я бы пристрелил на месте наглеца, который бы мне подобное только осмелился предложить. Нет, вы слишком ценны, чтобы так вами рисковать. Только взгляните, как вы чертовски красивы…

Обергруппенфюрер Кальтенбруннер наклонился ещё ближе ко мне, и я невольно отпрянула назад, цепляясь за край ночного столика. Он смотрел на меня своими голодными чёрными глазами, пока вёл пальцами по моей руке от запястья до самого плеча, к шее, а затем и к лицу.

— Нет, вы совершенно правы. Нас обоих под трибунал надо отдать только за то, что мы сделали такую ставку. Мы самые настоящие преступники. Евреев можно ставить на кон сколько угодно, но не вас, нет. — Он играл с моими волосами, раскладывая локоны по моим плечам, как ему больше нравилось. Я старалась не шевелиться. — Это всё моя вина. Мне не стоило даже шутить о вас в подобной манере с вашим мужем. Я был очень пьян, и я прошу прощения, фрау Фридманн. Я бы никогда вас так намеренно не оскорбил.

«Доктор Джекил и мистер Хайд. Доктор Кальтенбруннер и мистер Гестаповец». Я чуть ли не слышала оба голоса у него в голове: один интеллигентного и всеми уважаемого адвоката, а другой — садиста-дознавателя из секретной полиции. Глубоко внутри я надеялась, что голос первого возьмёт верх; на всякий случай я решила немного подтолкнуть его в нужную сторону.