Элли Мидвуд - Австриец

— Она просила сказать, что очень вас любит. Она говорит, что не было ни минуты, когда бы она не думала о вас и не желала быть с вами рядом. А еще она просила вас простить её за все.

— Ты ни в чем не виновата, любимая моя, — прошептал я её изображению на фото, прежде чем поцеловать его и спрятать обратно в карман. — Ты самое лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Мне не за что тебя прощать.

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил, — я повторил фразу, которой мать научила меня всего несколько минут назад, прежде чем подтолкнуть меня к исповедальне.

По правде говоря, я не понимал всей идеи «тайной исповеди», по крайней мере в этой церкви. Само здание храма было настолько маленьким, что, при том что едва ли двадцать людей пришли на мессу, и я был единственным ребенком среди них, вряд ли был хотя бы один шанс, что священник не догадался бы, кого он исповедовал. Более того, я не чувствовал, что совершил какой-то грех, однако у моей матери на этот счёт похоже было другое мнение.

— В чем твой грех, сын мой?

Голос священника был спокойным и мягким, как и его лицо было во время проповеди. В отличие от нашего старого священника на ферме в Райде, который брызгал слюной и потрясал кулаками, обещая вечные муки ада всем грешникам, этот был куда более лояльным. Он даже ни разу не упомянул ад в его сегодняшней проповеди. Вместо этого он говорил о сострадании. Он мне даже понравился, этакий добряк лет сорока, который говорил мягко, но так увлеченно и с таким чувством, что вся паства боялась пошевелиться, чтобы не упустить ни одного слова.

Я посмотрел на мозаичный пол под ногами и тяжко вздохнул.

— Я кое-кого избил, отец.

Я уже приготовился к длинной и монотонной речи о том, как это было грешно и как грех ведет прямиком в ад — что наш старый священник любил поучать моему отцу, что вскоре отвратило последнего от католической церкви насовсем, однако отец Вильгельм только ухмыльнулся краем рта через резную решетку исповедальни.

— У тебя была на это веская причина?

— Думаю, да, отец. Эти ребята приставали к одной девочке из соседней школы, ну я и вступился за нее.

— Не такой уж это в таком случае грех, разве нет?

Я увидел через перегородку, как улыбка его стала еще шире и сам не удержался, чтобы не улыбнуться. Да уж, этот священник был совсем не похож на тех, что я встречал раньше.

— Моя мать так не считает.

— Что ж, почему бы нам не сказать ей, что я заставил тебя прочитать «Отче наш» пять раз и простил тебя?

Я постарался сдержаться и не начать в открытую ухмыляться во весь рот, как и отец Вильгельм по другую сторону.

— Спасибо, Отец!

— Пожалуйста, сын мой. И не бойся прийти, если опять попадешь в переделку. Я всегда здесь.

Все еще улыбаясь, я наклонил голову, чтобы он благословил меня через перегородку.

— Хорошо, отец.

Однако, идея посещения святого отца явно не пришлась по духу моему биологическому родителю, который встретил нас дома с руками, упертыми в бока.

— Что тебе вообще в голову взбрело, тащить мальчика в церковь, Тереза?! Тебе заняться больше нечем?

— Я всего лишь хотела, чтобы он осознал свою вину за свой поступок и больше бы такого не делал.

— Ну конечно, а мужик в черной сутане, который скорее всего уже совратил каждого второго певчего в хоре, как раз тот человек, что научит его всему хорошему!

— Что значит «совратил»? — Вернер, мой восьмилетний брат, поднял голову от учебника.

— Это то, что случится с вами обоими, если ваша мать не перестанет таскать вас к своему новому любимому проповеднику!

— Его зовут отец Вильгельм, и он довольно приятный. — Я пожал плечами.

— О, я более чем уверен, что он приятный. — Мой отец поднял бровь с саркастичным видом. — Он уже давал тебе конфетку и приглашал посидеть у него на коленях во время проповеди?

— Хьюго! — Моя мать хлопнула рукой по столу в несвойственном ей возмущении. — Ты перестанешь или нет? Отец Вильгельм чудесный священник, я навела о нем справки прежде чем идти к нему на мессу, и ни один человек на него еще не пожаловался. Весь приход его очень любит.

Мой отец только скрестил руки на груди и фыркнул.

— Прости, дорогая, но я хочу, чтобы мои сыновья любили девочек, а не священников.

— А у Эрнста уже есть подружка! — Вернер захихикал, не поднимая глаз от учебника, и тут же нырнул под стол, после того, как я запустил в него сливой, что я схватил из блюда на столе.

— Заткнись!

— Эрнст! — Мама окрикнула меня. — Следи за языком!

Отец только рассмеялся и взъерошил мне волосы.

— Ну и кто же твоя новая подружка?

— Она мне не подружка. — Я бросил еще один угрожающий взгляд в сторону своего младшего брата, на что он показал мне язык в ответ. «Ну получит он у меня потом, когда вдвоем в комнате останемся», — подумал я.

— А вот и да, а вот и да! — Вернер, по всей видимости, не был напуган моим угрожающим видом и продолжил с той же хитрющей улыбкой сдавать меня собственному отцу. — Они почти всегда неразлучны! Он даже помогает ей портфель носить домой!

— Лучше закрой-ка свой рот, Вернер, а то получишь ведь потом! — Я процедил сквозь зубы, но того, воодушевленного интересом отца, уже было не остановить. Он состроил свое «попробуй-и-останови-меня» лицо и запел одну из дразнилок, что девочки всегда начинали петь, как только видели мальчика и девочку вместе.

— Тили-тили-тесто, Эрнст и Далия — жених и невеста!

— Далия? Её имя Далия?

Я невольно обрадовался, что вопрос отца прервал наконец-то поток издевательств моего брата, потому как я уже готов был убить его прямо на месте.

— Да, а что?

Я отвернулся и, занятый набиванием своих карманов сливами, которыми я собирался перекусить играя во дворе с ребятами, не заметил строго взгляда отца.

— Странное имя.

Я пожал плечами в ответ.

— Зато её отец тоже адвокат. — Мне почему-то очень хотелось, чтобы папе понравилась Далия и решил, что если я упомяну, что её отец работает с ним в той же сфере, это поможет делу. — Он работает через дорогу от твоей конторы.

— И как же его зовут?

— Франц Кацман.

— Кацман?

Я выронил сливу после того, как он почти выплюнул это имя.

— Франц Кацман?! Еврей?!

Я замер на стуле под испепеляющим взглядом моего отца, прилагая все силы к тому, чтобы не отвести глаз. Даже Вернер прекратил свое хихиканье и сидел теперь тихо, как мышь, с головой, уткнутой в учебник. Моя мать также бросила свои дела на кухне, где она готовила обед для моего трехлетнего брата Роланда, и заглянула к нам гостиную.

— Я её не спрашивал, еврейка она или нет, — я наконец пробормотал, только чтобы нарушить давящую тишину.

— Имя девчонки Далия Кацман. И это не дало тебе никаких идей о том, кто она такая?!