Сергей Красов - Клады и кладоискатели

Когда из мешков стали выкладывать на стол иконы и книги, архиепископ не смог сдержать эмоций:

— Я боялся поверить! Это всё из Свято-Троицкой церкви! Вот этой книге пятьсот лет! А это… Господи, благодарю Тебя! Дошли наши молитвы!

Когда он немного успокоился, то пояснил, что в двадцатые годы имущество Свято-Троицкой церкви было разграблено, а отец настоятель Онуфрий был расстрелян чекистами. Церковь позже сгорела. На её месте сейчас находится Марков монастырь. Долгое время считалось, что ценные иконы и книги были уничтожены, а драгоценные камни и оклады присвоены мародёрами. Потому как в официальных документах они нигде не появлялись.

— Оказывается, отец Онуфрий успел всё это спрятать. Воистину, святой был человек, — закончил архиепископ и перекрестился. — Здесь некоторые книги уникальны. Им, действительно, цены нет. И дело не в дорогих окладах, а в самих книгах. Иконы тоже очень старые. Это семнадцатый — восемнадцатый век. Что вы хотите за это? — В глазах растроганного священника появились слёзы.

— Спасибо, — Седой оглянулся на друзей, — нам ничего не надо.

Архиепископ на секунду задумался:

— Пойдёмте за мной.

Через час парни вернулись к машине с грамотами от епархии. В текстах грамот, выписанных персонально на каждого, им объявлялась благодарность за возвращённые ценности. Шею каждого украшал массивный золотой крест на золотой цепочке.

— Ну вот, — радовался Серый, — сколько лет хожу с прибором, а золотых крестов ни разу не находил. А тут сразу бац… и на тебе!

— Как думаете, — Светлый о чём-то напряжённо размышлял, — батюшка стукнет на нас в КГБ?

— Нет, не стукнет, — Седой сел за руль и пристегнулся ремнём, — но они всё равно узнают. Он же сказал, что телевизионщиков вызовет, мол, это надо довести до широких масс. Мол, такое событие…, а где массы, там и КГБ. Да и пусть. Чего нам бояться? Наоборот. Вот эту грамоту заделаю в рамку и повешу на стену. Здесь ответ на все возможные вопросы на несколько ближайших лет для представителей любых «органов».

1945 год

Для сержанта Трухачёва война закончилась в Восточной Пруссии недалеко от Кенигсберга. Во время расквартирования в недавно отбитом у немцев городишке Вайсбурге, какой-то мальчишка из гитлерюгенда выстрелил из фауспатрона по машине. И момент выбрал, паршивец, самый неудобный. Когда заехали во двор дома, начали выгружаться, расслабились и потеряли бдительность.

Никто не обратил внимания на пацана, что стоял у сарая и рассматривал советских солдат. Какую угрозу может представлять ребёнок ростом «метр с кепкой»?

А тот зашёл в сарай, вышел оттуда с фауспатроном на плече и тут же нажал на спуск. И неважно, что его через секунду буквально изрешетили свинцом из доброго десятка автоматов. Парней то не вернёшь. Двоих сразу насмерть. Толик Одессит как раз подавал из кузова свою любимую гитару другу — Ваньке по кличке «Тамбовский волк». Толику весь живот разворотило, а Ивану — пол черепа снесло. Ещё один — Вахит Кулиев — умер на следующий день в лазарете от потери крови.

Виктору Трухачёву тоже досталось прилично. Он в этот момент отходил от машины и нёс свёрнутый матрац и несколько вещмешков. Это его и спасло. Они и приняли на себя удар большинства осколков. Но и оставшихся хватило Виктору, чтобы проваляться в госпитале до конца войны и даже больше.

Вот как бывает, всю войну прошёл без единой царапины на самом опасном участке — в батальонной разведке, а в двух шагах от Победы едва не погиб из-за какого-то сопляка.

Победу сержант встретил в госпитале на окраине Кенигсберга. Он был уже в группе выздоравливающих и принимал активное участие во всеобщем ликовании. Вино лилось рекой. Причём, не только привычные водка и спирт, а именно вино. В красивых бутылках с яркими непривычными этикетками. Захмелевшие бойцы хвастались друг перед другом, как они добирались до винных погребов в разбитых снарядами домах. Красивые бутылки с надписями на немецком языке каждый хотел довезти до дома и там уже отметить Победу в кругу родных и близких. Но…, разве ж вино довезёшь!

А вот другие трофеи явно доедут до родных хат. Чего только Виктору не показывали некоторые счастливчики! И настенные часы, и фарфоровая посуда, и какие-то бабские платья, и даже (прости Господи!) чулки и трусы. Ложки и вилки с замысловатыми вензелями, то ли серебряные, то ли мельхиоровые. Да какая разница! Для некоторых солдат из крестьян, что дома всю жизнь пользовались деревянными ложками да глиняными чашками, всё это было буржуйской роскошью. Не говоря уже, о разобранной и заботливо упакованной в мешки швейной машинкой «Зингер» с ножным приводом.

Виктор с завистью разглядывал трофеи и расстроенно вздыхал. Он понимал, что опоздал. Пока он валялся между жизнью и смертью, всё, что было можно, другие уже вычистили. Да и наказать могут за мародёрство. Это в горячке боя можно было что-то прихватить под шумок. А теперь, когда всё стихло, попробуй, забери у немцев какую-нибудь вещь! Сразу побегут в комендатуру жаловаться. Там, конечно, не расстреляют — война всё-таки закончилась — но могут срок дать запросто.

Конечно, дома — в родном посёлке Самбек, что в Ростовской области, его и без подарков зацелуют от радости, что живой вернулся. Жена с двумя сыновьями, да мать. Отца вот уже не дождутся, в самом начале войны похоронку получили.

— Ты, Витёк, не переживай, — успокаивал его сосед по палате Володя Лопахин — рязанский парень, тоже сержант, — можно ещё пошарить по бесхозным домам, где хозяев нет. Может, что и просмотрели «трофейщики». Или вычислишь какой-нибудь погреб с засыпанным взрывом входом, да сумеешь разгрести. А то и двойную стенку в шкафу, тайник в смысле, который впопыхах не заметили.

— А где их искать то, бесхозные дома? — Трухачёв почесал затылок.

— А что тут сложного? — Володя вытащил из своего вещмешка бутылку вина. — Последняя. Жалко, конечно, да хрен с ней, раз пошла такая пьянка. — Он ловко отбил перочинным ножиком сургуч, выдернул штопором пробку, понюхал. — Пахнет как! Нектар! — разлил по кружкам, — ну, за Победу!

Когда закусили вино хлебом с тушёнкой, Володя продолжил:

— Что тут сложного? Зашёл, крикнул: «Есть кто живой?» Если — тишина, значит, в доме никого нет, ходи и смотри. Вон, кстати, — он подошёл к окну, — видишь дом с красной крышей? Там жила семья фрицевская. Потомки какого-то рыцаря известного. То ли Гогольмоголь, то ли Цигельшнобель, короче, хрен выговоришь. Там у них все стены в портретах. Когда наши вошли в город, из дома им навстречу выбежала молодая бабёнка — хохлушка. Она тут у них в рабстве была, угнали с Украины. Так вот, она рассказала, что пару месяцев назад родила ребёнка. А хозяин отобрал у неё младенца и бросил свиньям, те сожрали ребёнка у неё на глазах. Она, когда рассказывала, давилась от слёз. В общем, разъярённые солдаты перебили всех, кто был в доме, даже немецкую прислугу. Так что там сейчас точно никого нет. Ну и вычистили этот дом уже, конечно, хорошо. Но, может, что и найдёшь.