Сергей Красов - Клады и кладоискатели

Такой успех надо было отметить. А тут ещё случайно кореш встретился с двумя подружками. Лёня решил продемонстрировать, как широко может гулять удачливый вор.

Веселье продолжалось уже два часа. Мир сверкал яркими красками. Ресторанная певица исполняла любимые Лёнины песни. Официант подносил самые дорогие блюда из меню. Девицы смотрели на него влюблёнными глазами.

Лёня не сразу понял, что хотят от него два молодых человека со строгими лицами, возникшие ниоткуда возле его столика. Один из них развернул удостоверение с красной корочкой и повторил громче:

— Милиция! Предъявите документы!

Первым на требование среагировал махначёвский собутыльник. Видимо, у него что-то перемкнуло в замутнённой алкоголем голове. Неожиданно резво для своей внушительной комплекции он вскочил, оттолкнул девицу и заорал:

— Менты! Волки позорные! Бей лягавых!

Подскочив вплотную к Чернушевичу, он с разгону попытался ударить его в лицо. Роман легко уклонился от удара и машинально, как на тренировке, провёл встречный — прямой в челюсть. Громила дёрнул головой и замахнулся ещё раз. Чернушевич опять легко ушёл от удара пудового кулака и нанёс противнику серию ударов двумя руками в корпус и голову. Громила зашатался, тупо вращая глазами. Роман добил его мощным апперкотом. Всё. Нокаут.

В это время Махнач вышел из оцепенения. Каким-то шестым чувством он понял, что пришли именно за ним, что это связано с сегодняшними убийствами. Видимо, каким-то образом, его всё-таки вычислили. «За мокруху могут и лоб зелёнкой намазать*, — мелькнуло в опьянённом сознании. (* « Лоб зелёнкой намазать» — расстрелять (жаргон) ).

Получить расстрельную статью в Лёнины планы не входило.

Он резко встал, толкнул сидевшую у него на коленях девицу на Шурыгина, схватил за спинку стул и с размаху бросил его в окно. Под звон разбившихся стёкол, Махнач вскочил на подоконник и прыгнул на улицу. Одновременно с его прыжком прозвучал выстрел. Это Шурыгин оттолкнул в сторону девицу, выхватил пистолет и выстрелил навскидку «от бедра».

— Не стреляй! — Запоздало крикнул Чернушевич, только-только расправившийся с амбалом, — я же говорил…

— Не переживай, я — в ногу, — Шурыгин подошёл к окну, выглянул, ругнулся и побежал к выходу.

Роман тоже подошёл к окну. Махнач лежал на земле возле кучи мусора: обломки кирпичей, куски бетона, железа. Из затылка Лёни торчал кусок арматуры, пробивший голову насквозь. Приземление оказалось неудачным. Выстрел Шурыгина сыграл свою роковую роль.

К лежащему на земле телу подбежал Шурыгин, присел на корточки. Присмотрелся, выпрямился, посмотрел снизу вверх на Чернушевича, виновато развёл руками и пробормотал:

— Я этого не хотел…, я же в ногу…

Роман в сердцах ударил кулаком по подоконнику. Опять тупик! Он повернулся лицом к залу. Может, бугай что-то знает? Или девицы? Девушки, обнявшись, рыдали возле стены, сидя на полу. Вырубленный бугай начал подавать признаки жизни.

Однако, проведённые допросы ничего не дали. Собутыльники Махнача понятия не имели, откуда у него появились деньги. Обыск на квартире, которую снимал Махнач, тоже результата не принёс. Хозяйка квартиры была уверена, что её постоялец — недавно демобилизованный фронтовик — ищет работу, пока перебивается случайными заработками. Пришлось Чернушевичу возвращаться в часть с пустыми руками и докладывать о невыполненном задании.

* * *

2014 год

— Привет, Седой! Слышал про теорию большой нужды? — Серый едва сдерживал смех. Они встретились в центре супермаркета, где, собственно, и трудился охранником Серёга Серый. — Видишь того мужика? Это Валера, копарь со стажем больше нашего. Он тут мне сейчас такую теорию обосновал, обхохочешься.

Черноволосый мужичок около сорока лет плотного телосложения внимательно разглядывал этикетку на бутылке с пивом. Серый с размаху хлопнул его рукой по плечу сзади:

— Знакомься, Валера, это Серёга Седой, я тебе рассказывал про него. Объясни ему свою научную теорию, а я отойду, а то на меня и так уже наши косятся, мол, в рабочее время личными делами занимаюсь. Могут начальству настучать.

— Да это не моя теория, — после короткого знакомства начал объяснять Валерий, — вычитал как-то в Интернете. Смысл её в том, что если у человека в дороге возникла необходимость что-то спрятать, то он отходит от дороги в лес или в кусты на такое же расстояние, как и при необходимости справить большую нужду. Отсюда и название: «Теория большой нужды». То есть при малой нужде мужик обычно с дороги не уходит. Тут же и отольёт возле телеги. В лучшем случае — на обочине. А чтобы оправиться капитально обычно отходят от дороги, но недалеко, так, чтобы тебя с дороги не было видно. А дорога, наоборот, с этого места должна просматриваться. То же самое, если человек решил что-то спрятать. Он отойдёт от дороги, чтобы его не было видно и всё, достаточно. Дальше заходить нет смысла. Тут, опять же, зависит от густоты леса. Где-то кусты растут вплотную к дороге, а где-то надо метров десять отходить.

Седой задумался. Что-то рациональное в рассуждениях Валеры было.

— Ну, то, что старинные дороги не везде совпадают с современными — это понятно, — начал он рассуждать вслух, — тут нужно по картам ориентироваться — по верстовке, Шуберта и так далее. А как ты определишь, где росли кусты или подлесок триста лет назад? На некоторых хуторах, где люди жили в двадцатых-тридцатых годах прошлого века, сосны уже в небо упираются. А где-то их уже спилить успели и новые посадили.

— Это понятно, — Валера развёл руками, — тут уже на интуицию, как повезёт.

— Слишком мала вероятность что-то найти. Чтобы проверить обочины какой-нибудь старинной дороги, тебе придётся шнурковаться от её края и на двадцать метров в лес туда-сюда. Причём, это же не по полю и не по пахоте, там и валежник, и подлесок, и коряги всякие. Замучаешься проверять. Да и не рационально. На какой-нибудь бывшей деревне за то же время больше поднимешь. Даже на выбитой.

— Так оно. Я Серёге как раз и пытался объяснить, что эта теория рассчитана на то время, когда мы обычно без дела сидим. Вот как сейчас, например. Да он не дослушал.

Тут Седой был вынужден согласиться. Действительно, сейчас — в конце июня — ходить с прибором было практически негде. Поля засеяны, даже озимые ещё не поспели. Трава на лугах высокая, прибором не провернёшь. Остаются только берега рек, да лесные чащи.

Он и сам в такое межсезонье выбирался иногда, «чтобы сбить охотку» в лес или на свежескошенный луг. Находок в таких случаях было мало или вообще не было. Но, всё равно, что-то иногда и попадается.

После разговора с новым знакомым Седой для себя решил, что лучше всё-таки проверить в лесу место, где раньше была деревня или хутор, а дороги — ну, разве что по пути.