Янко Веселинович - Гайдук Станко

Лазарь вышел. От переполнявшей его радости он едва не забыл зайти к священнику. Он уже миновал его дом. Пришлось вернуться. Священник и кмет сидели у огня.

Лазарь снял шапку и поцеловал им руки.

— Здравствуй, Лаза! — приветствовал его священник. — Что скажешь?

— Отец просил прийти к нему, если ты свободен, хочет сказать тебе что-то важное.

— Хорошо, Лаза, хорошо.

Лазарь опять поцеловал им руки и галопом помчался к Груше.

— Вот увидишь, — продолжал священник прерванный разговор, — теперь случится то самое, что я тебе еще тогда предсказывал. Станко все время стоит у меня перед глазами. Не может человек так закипеть ни с того ни с сего. Ты видел, как он преобразился, в один миг превратился из ребенка в мужчину…

Кмет молчал.

— Я еще в тот вечер многое передумал, — продолжал священник. — Всю ночь глаз не сомкнул. Думал, не берем ли мы греха на душу? А потом вспомнил, как Алекса испугался, и тут меня опять сомнение взяло. Видел бы ты его в тот день, когда я читал молитву над ребенком! Я и то чуть не прослезился! Нелегко смотреть на стариковские слезы.

— Ну конечно! А знаешь ли, какой он был у общины, когда кинулся с ножом на Маринко?..

— Надоело, брат, человеку! Нелегко это! Он ни в чем не виноват. Молодость мы с ним вместе провели, были пастухами, и никогда, никогда он чужой пылинки не тронул.

— Так-то оно так, — сказал кмет. — Но что поделаешь? Деньги-то нашли у него. При всем желании мы не смогли бы его защитить.

Священник задумался. Огонь в очаге потрескивал.

— К Ивану пойдешь? — спросил кмет после долгого молчания.

— Можно. Пошли вместе.

— Пошли.

Священник встал, надел отделанный бахромой гунь и взял свой посох.

— Стойя! — обратился он к попадье. — Если ко мне кто придет, то пусть подождет. А ежели что срочное, то пошли к Ивану, я буду там.

Священник и кмет отправились к Ивану. По дороге оба молчали, словно воды набрали в рот.

Путь их лежал мимо дома Алексы. Хозяин без шапки стоял во дворе и смотрел на небо, а ветер развевал его седые волосы.

Кмет Йова печально покачал головой.

— Лучше б ему умереть!

— Лучше, — согласился священник. — Тяжело ему. Сдается мне, что он с ума свихнулся.

— Бедняга! — вздохнул кмет.

И они прошли мимо дома. А на сердце им будто скала навалилась.

Иван встретил их с радостной улыбкой.

— Как по заказу оба явились!

— Вот и мы, — сказал священник, здороваясь.

Домочадцы стали прикладываться к его руке.

— Садитесь, — пригласил Иван. — Дети! Принесите ракию!

Все сели. Подали тыкву с узеньким горлышком.

Пожалуй, надо рассказать, как пили наши деды.

Мачва не богата виноградниками. Вина здесь было немного, да и требовалось оно не так уж часто — его пили только в день святого причастия да на поминках. Но зато в Мачве в изобилии росли яблоки и слива. Мачванская сливовица и яблочная водка славились в те времена. Напитки эти имелись в каждом доме, и всякого гостя непременно потчевали одним из них.

Яблочную водку пили из выдолбленных тыкв или баклаг — у кого что было, а сливовицу — из тыковок с таким узким горлышком, что водка через него едва цедилась. Проходило две-три минуты, прежде чем набирался один глоток.

Священник немного отпил и передал тыкву кмету.

— Вот это да! Добрая ракия, такой много не выпьешь, да и сосуд как раз по ней!

— Ха-ха-ха! — смеялся Иван.

— Правду говоришь ты, отче, — сказал кмет, насладившись питьем. — Горлышко в самый раз, шире и не нужно.

— Это мой Лазарь смастерил. Он ведь в этом деле собаку съел.

— Чем занимаешься? — спросил священник, немного помолчав.

— Чем тут можно заняться?! — воскликнул Иван. — В этакий-то дождь и носа из дому не высунешь. Сижу вот и разговариваю с детьми. Вчера очистили немного кукурузы, а сегодня… Сходил к субаше.

— К субаше? — удивился священник.

— Да, он присылал за мной.

— А зачем?

— Да так, беседовали… Оказывается, он хороший человек! Ей-богу, он хороший человек, а я-то думал…

— Что? — прервал его священник, насупив брови.

— Разговаривает с тобой, брат, о том о сем… Со мной вот говорил о тебе и о Йове.

— Что же он говорил?

— Говорит, у нас хороший священник. Прекрасный человек! Он еще на своем веку не видел такого священника! И кмет тоже! «Не знаешь ты, Иван, говорит, как мне понравились эти два человека. Благодаря им так хорошо в Черном Омуте. Умные они люди, и все тут!»

Кмет по лицу священника понял; что ему не по душе речи Ивана. Он хотел было что-то сказать, но взгляд священника остановил его.

Иван, не жалея похвал и вознося Грушу до небес, пересказал весь свой разговор с ним.

— Прекрасный человек! Преприятнейший! И Маринко тоже. Ты же знаешь, как мы всегда его ругали. А субаша так его хвалит! Правда, говорит, с ленцой, но хороший, честный человек. И все мы здесь, говорит, в Черном Омуте, прекрасные люди… Только вот об Алексе плохо отзывается, не любит его. Даже и слышать о нем не хочет.

— Послушай-ка, Иван, — вскипел священник, — ты только за этим меня звал?

— Да я… Зачем же, брат, понапрасну чураться человека? Ежели б он был такой, как… те, что заводят всякий разлад, я бы первый от него отвернулся. Но он хороший человек! Говорил мне даже, как ему хочется женить Лазаря. Я только диву давался: «Он, говорит, хороший хозяин! Ты бы, говорит, это так оставил, а он готов умереть за свое!» Бог мне свидетель, он так любит Лазаря, словно он ему сын родной.

Священник и кмет молчали.

— Знаете что?

— Что? — спросил кмет.

— Помиритесь с ним.

— А мы не ссорились, — сухо сказал священник.

— Знаю. Но он слышал…

— Что слышал?

— Что вы поносите его.

— А кто ему донес?

— Не знаю, только он очень печалится. Он любит вас и хотел бы жить с вами в мире и дружбе.

Священник посмотрел на Ивана.

— Не ты ли сболтнул ему, что мы его ненавидим?

Иван вздрогнул.

— Господь с тобой, отче! Перекрестись! Как я могу сказать ему такое? — солгал Иван, испугавшись взгляда священника.

— Кто, кроме тебя, мог ему сказать? — серьезно спросил священник.

— Неужели ж я? — возмутился Иван, чувствуя в глубине души стыд, ибо именно он проболтался об этом субаше. — Ладно, оставим это: он хороший человек…

— «Хороший, хороший»! Разумеется, хороший, только для турок. А нам с ним не по пути! Запомни-ка ты, Иван! Пусть хоть весь Черный Омут, все мои друзья лижутся с ним, сколько их душе угодно, а я не стану! Я не жду от турок добра. Даже своим глазам не поверил бы. Решил бы, что на старости лет слаб глазами стал, обманывают они меня. А сейчас раз ты взялся передать мне поручение Груши, то передай и ему мое. До свидания!