Янко Веселинович - Гайдук Станко

— Так это правда из-за меня?

Иван кивнул.

— Ничего страшного. Не стоит из-за этого убиваться! — подбадривал его Груша. — Ничего другого я и не ждал. И все же спасибо тебе за любовь. Ты мне точно брат родной. А они… кхе! Что поделаешь? Будет когда-нибудь и на моей улице праздник. Настанут для них черные дни, тогда узнают, какой хороший человек Груша. Однако что они говорят? Почему они не хотят?

— Потому что ты турок! Я старался…

— Верю.

— Но толку чуть…

— Не беда, — сказал Груша, стараясь казаться спокойным, хотя щеки у него пылали. — Что об этом говорить? Я и без того знаю, как они меня ненавидят. Так ведь?

— Так, — подтвердил Иван.

— Сильно ненавидят?

— Сильно.

— Видит бог и люди, что напрасно они меня ненавидят. Каждый, кому бог дал глаза, видит это.

— Правильно.

— Прекратим этот разговор, — со смехом предложил турок.

— Но ты должен знать все! — возразил Иван.

— Я и так достаточно знаю. Знаю, что они мне заклятые враги и готовы стереть меня с лица земли; знаю, что ты мне друг. И я ценю твою любовь и дружбу, а вражды их совсем не боюсь. Но я… Когда поговоришь с Севичем?

— Сегодня.

— Не теряй времени. Ступай сию же минуту.

— Хорошо. Сейчас иду. — И Иван отправился к Севичу.

Встретили его приветливо и радушно. Милош Севич был человек добрый, благожелательный, миролюбивый. Во всех сельских делах он всегда держал сторону умных людей, таких, как священник, кмет и другие. В доме своем он был полновластным хозяином. Порядок здесь был, как в улье. Все слушались его беспрекословно, ибо считалось, что каждое его слово — закон. Словом, настоящий сын своего времени. Иван не застал Милоша — тот ненадолго отлучился к Шокчаничу. Домочадцы засуетились, стараясь получше попотчевать гостя.

Вскоре вернулся и Милош.

Поздоровавшись, они заговорили о плохой погоде, о яблочной водке, о том о сем. Разговор шел обстоятельный. Потом Иван завел речь об общинных делах. Помянул и священника, сказал, какой хороший человек субаша.

— Ты и представить себе не можешь, какой он добрый! Будто родился в Черном Омуте.

Милош имел обыкновение прислушиваться к мнению других. Он полагал, что уступает в уме всем прочим, в том числе и Ивану, и потому во всем с ним Соглашался.

«Вот это человек, — думал вконец растроганный Иван, — настоящий человек! Вот бы тебе, поп, послушать умного человека! Он книжной премудрости не обучен, а знает, что к чему. Всенепременно надо с ним породниться!»

— Милош! — заговорил он наконец.

— Что?

— Хочу я потолковать с тобой.

— О чем?

— У меня, брат, есть сын жених, ясный сокол, а у тебя дочь на выданье. Не худо б было нам их соединить. Что ты на это скажешь?

— Ну… — Милош пожал плечами.

— Хорошо бы. К тому ж и они нравятся друг другу.

— Я не против, — сказал Милош.

— Когда засылать сватов?

— Когда хочешь.

— Тогда завтра.

— Всегда рад тебе.

— Вот и хорошо! Знаешь, мы, благодарение богу, с детства друзья. Я это задумал, как дети только подрастать стали.

— Видно, так судил бог.

Иван посидел еще немного, а потом пошел домой готовиться к сватовству.

Милош позвал жену и объявил ей, что обещал отдать Елицу за Лазаря.

Круния побелела.

— И когда?

— Завтра вечером придут сваты. Смотри, приготовь все как следует. И ей скажи.

Круния вышла из горницы бледнее смерти. Она вспомнила, как Елица говорила о Станко.

Боже, таково уж сердце матери! Ее долг — повиноваться хозяину, любить то, что он любит, и все же душа ее взбунтовалась. В один миг она возненавидела и Ивана, и Лазаря, и всех присных. Все они представлялись ей душегубами и изуверами. Она давно уже уверовала в то, что Станко не вор и что все это дело рук Лазаря.

Елица была во дворе, набирала у сарая дрова для очага.

— Ела! — окликнула ее мать.

— Слышу, мама.

— Отнеси дрова и приходи в клеть.

— Сейчас, мама, сейчас.

Круния вошла в клеть и огляделась. Вскоре пришла и Елица. Она похолодела, увидев, как бледна мать.

— Зачем ты меня звала, мама?

— Вот… где та пряжа, что я дала тебе намедни?

— В сундуке, мама, — ответила удивленная Елица и шагнула к сундуку.

— А… да, да… Знаю… Не надо, не доставай!

Елица, увидев смущение матери, подошла к ней поближе и посмотрела ей в лицо.

— Мама! — с дрожью в голосе воскликнула Елица. — Ты скрываешь от меня что-то страшное! Что?

— Да, родная, страшное!

— Что же?

У Крунии язык не поворачивался сказать ей правду.

— Скажи, мама! Скажи, не мучь меня!

— Тебя сватают! — простонала Круния, сцепив руки.

Елица обомлела. Клеть заходила перед ней ходуном. Но она тут же взяла себя в руки.

— Сватают? Кто?

— Иван Миражджич, за Лазаря! И отец отдает… Велел сказать тебе и приготовиться. Теперь ты знаешь… Вот как!..

В Елицу словно бес вселился. Она сжала кулаки и твердым голосом сказала:

— Я не пойду!..

Круния не верила своим ушам. Где это слыхано, чтобы дочь осмелилась ослушаться отца.

— Что ты говоришь, несчастная!

— Не пойду! — повторила Елица.

В глазах ее сверкала отчаянная решимость.

Круния села на кровать. Она еще не вполне осознала, какая беда вдруг свалилась на нее — как гром среди ясного неба!

И мать и дочь молчали. Круния смотрела на подрагивающие от гнева губы Елицы. Придя в себя, она встала, взяла Елицу за руку и проговорила сквозь рыдания:

— Ступай… беги!

— Что?

— Он убьет тебя!

— Отец?

— Да, он! Беги, несчастная!

Елица взглянула ей в глаза.

— Нет! — решительно сказала она.

— Но он убьет тебя!

— Пусть убьет! Думаешь, мне страшна смерть? Ни капельки! Думаешь, мне жаль жизни, коли я должна провести ее с Лазарем? Нет, мама! Лучше я буду гореть в аду, чем стану женой этого изверга!

Круния точно обмерла.

— Скажи отцу, пусть убьет меня, коли хочет! Я на небе замолю его грех. И бог скорее простит его, коли он убьет меня одним ударом, чем медленно изведет меня, отдав этим мерзким людям. Скажи ему, мама! Не то я прокляну утробу, выносившую меня!

Елица говорила решительно и твердо; голос ее ни разу не дрогнул. Ни одна слезинка не скатилась с ее глаз, по которым ясно читалось, что она готова вынести любые муки, лишь бы не идти за Лазаря.

Круния встала, подошла к дочери, взяла ее руку и, опустив глаза, в отчаянии заговорила:

— Ты пойдешь за Лазаря!.. Ты что, не знаешь, каков твой отец? Думаешь, он отступится от своего слова? Он слов на ветер не бросает! На куски тебя изрубит, коли воспротивишься его воле! Он сказал Ивану, чтоб приходил завтра вечером. Неужто ты осрамишь наш дом и его слово? Заклинаю тебя молоком, которым я тебя вскормила, покорись отцу! Такая уж, дитя мое, твоя судьба! От судьбы не уйдешь! Чему быть — того не миновать. Послушай! Мать просит тебя! Грех не послушаться матери! Ела… доченька!