Янко Веселинович - Гайдук Станко

Я опускаю имена многих героев того времени. Все они заслужили, чтоб их прославила история.

Эти отряды действовали в Мачве. Они пеклись о старых и малых. Остальные возвращались к домашним делам и заботам.

Не проходило дня без мелких стычек. Повстанцам не сиделось на месте. Если турки не заявлялись, они сами искали их. Катич со своими людьми дважды в неделю переходил Дрину, чтоб найти угнетателей в их гнезде. Затеет перестрелку, заманит на свою сторону и бьет их. Каждый раз на помощь ему приходил Зека со своей голытьбой. Земля мачванская была залита кровью и усеяна человеческими костями.

А как жили старые да малые? Там, где проходили турецкие орды, дома и избы стояли пустые. Когда начинались турецкие набеги, воеводы и булюбаши [21] Булюбаша́ (турец.) — командир отряда. уводили людей в северо-западную часть Мачвы, поближе к Саве, чтобы в случае большой опасности можно было переправиться на лодках на другой берег и укрыться у братьев-сербов в Среме.

Целые села уходили в лес. Повстанцы заботились о еде, во всем остальном полагались на милость божью.

А там, куда турки не заглядывали, люди не трогались с места. Там шла обычная жизнь, правда несколько иная, чем до восстания, но все же у людей была своя крыша над головой, служившая им защитой от бурь и непогоды.

Борьба не прекращалась ни на минуту. Больших сражений не было, но то и дело происходили стычки с отдельными турецкими отрядами. Страх в сердце уступил место жажде мщения. Пришла пора мстить за кровь, пролитую со времен Косова.

Спустилась ночь. На поле брани стоял запах пороха. Повстанцы отошли в лес, чтобы отдохнуть и выспаться в сени дерев.

— Чупич! — обратился Станко к воеводе. — Отпусти меня домой. Истосковался я по дому и по родным. Мне бы только припасть к своему порогу.

— Ступай, Станко. И возьми с собой Алексу…

Ветерок шевелил зеленую листву, трещали под ногами ветки, птицы своими песнями приветствовали белый день, а с Дрины доносился шум и плеск волн.

От одной мысли, что он спокойно переступит свой порог, у Станко сделалось хорошо на душе. К тому же он увидит мать, братьев, невесток, маленьких племянников. И Елицу, эту красивую и храбрую девушку! Сердце его заходилось от радости.

— Подумай только, отец!.. На ильин день будет ровно шесть лет! Помыкали мы горя…

Есть такая побаска: «Жарились на одной сковородке две рыбы. Одна говорит: «Плохо мне», а другая: «А мне еще хуже!» Так и Алекса. Он знал, что Станко хлебнул горя, но все ж ему казалось, что на его долю выпало больше мучений.

— Еще как, сынок! Сколько мы с твоей матерью натерпелись! Каждый новый день был ненастней прежнего. И не видно им было конца. Люди бегут от тебя, как от чумы. Сколько раз хотелось мне покончить с этой горькой жизнью. Врагу не пожелаю того, что я пережил…

И Алекса стал рассказывать обо всех своих мытарствах. Станко слушал отца, склонив голову.

— И все же господь милостив. Уж коли он дает, то щедрой рукой. Дары его всегда сладки. — Алекса снял шапку и перекрестился. — Вот выгоним турок, и я тебя женю. Только бы дожить до такого счастья! А ты даже не спрашиваешь о ней…

Алекса из-под ресниц взглянул на сына и заговорил о Елице.

— Да будет благословенно молоко, вскормившее ее! Герой-девушка! Знаешь, сынок, когда ты ее привел, мне показалось, что в моем доме взошло солнце. И руки у нее золотые, любое дело в ее руках горит.

Старик на все лады хвалил Елицу.

Но Станко не слушал отца. Он был весь в прошлом. Перед его мысленным взором проходили дни и минуты, проведенные с Елицей. Вспомнилась ему жатва. Они вместе помогали Шокчаничу. Елица, работавшая рядом с ним, пела:

Он изо всех сил старался не отставать от девушки. Обливаясь потом, состязались они от полудня до сумерек, и никто не наработал больше другого.

По мере приближения к селу воспоминания все теснее обступали его. Каждая тропинка, каждый куст был страницей прошлого. Вон под тем раскидистым дубом они когда-то пережидали дождь. На этой тропинке они вели долгие беседы. А из-за того куста она как-то окликнула его, когда он проходил мимо, и показала ему ягненка, которого они вместе долго-долго ласкали.

— Ты любишь ягнят?

— Люблю.

— Погляди-ка, какие у него красивые глаза! И белый цветок на лбу! И смотрит он, как ребенок…

— Правда…

— Мама всегда смеется надо мной, но не ворчит. Я всем им придумываю клички, И не даю резать. Их режут тайком от меня, а я потом горько плачу. Не знаю, как было в детстве, а с тех пор, как выросла, я ни разу не взяла в рот ягнятины…

Подошли к хану. Он был пуст. Нигде ни души, ни колечка дыма над дымовым отверстием.

— Пустырь! — сказал Алекса.

Станко вернулся к действительности. Он взглянул на дом и нахмурился.

— Ты видел мою темницу?

— Видел.

— Заглянем туда?

— Нет. Во всяком случае, не сейчас: сегодня у меня первый радостный день за шесть лет. Отложим до завтра… послезавтра, когда хочешь, только не сегодня.

— Ну что ж, пошли домой.

— Пошли…

Отец с сыном уже шагали по селу. Вот и их дом. Над ним вьется белый дымок и уходит прямо к небу. Сердце Станко радостно затрепетало.

— Станко, кровь моя! Станко, очи мои! — причитала Петра, припав к сыну.

Поцелуям и объятьям не было конца.

— Дядя! Дядя! — кричали маленькие племянники, повиснув у него на поясе.

Станко целовался со всеми. Сердце его пело от радости и счастья. Елица еще здесь!

— Погодите! — сказал он, снимая шапку. — Мне на «до еще кое с кем поздороваться.

Он подошел к порогу, упал на колени, перекрестился и стал целовать его:

— О гнездо мое… О радость моя! Отец! Мама! Братья! Все! И ты, Елица, и вы, детвора! Сюда!

Когда домашние подошли, он поднялся, обвел всех взглядом и произнес:

— Вы слышали одну мою клятву! Я выполнил ее. А сейчас слушайте другую. Сверкающее солнце, выжги мне глаза, если я до последней капли крови не буду охранять и защищать родное гнездо, которое принесло мне столько радости! А теперь пошли в дом.

И все вошли в горницу.

В те времена никому не удавалось спокойно сидеть под своей крышей. Если вам приходилось потревожить осиное гнездо, то вы знаете, как весь рой устремляется к вашим глазам. Так и турки. Поколебали их мощь и владычество.

Всколыхнулась сила, явно недооценивавшая те маленькие отряды, у которых подчас и вовсе не было огнестрельного оружия.

Так началась борьба, не утихавшая ни на минуту. Трупы валялись прямо на дорогах. Никто даже не обращал на них внимания.