Янко Веселинович - Гайдук Станко

— Значит, опять меня покинешь… — всхлипнула Петра.

— Я должен, мама! Должен ради того раба, которого разлучили с матерью. Я видел закованных рабов: все молодые, как капля росы. Турки отняли их у матерей и обрекли на муки и смерть. И я до последнего вздоха буду бороться за освобождение рабов, за то, чтоб они могли вернуться к своим матерям.

Старушка встала. Она дрожала как осиновый лист.

— Ступай, сынок! Я, твоя мать, благословляю тебя.

И плачущая Петра стала осыпать его поцелуями.

— Значит, выбрали хозяином Крстивоя? — спросил Станко.

— Да, — ответили все разом.

— Тогда, Крстивой, брат, береги нашу старую мать и женщин с детьми! Я не могу остаться дома. Насупилось небо над многострадальной Сербией. Каждая мужская рука должна сейчас держать ружье. Нелегко, братья мои, воевать с турецким султаном. Враг обступил нас тесным кольцом. На Каменице погиб Си́нджелич; вот-вот перейдет к туркам Делигра́д; Карагеоргий дерется на Се́нице. Мне сегодня же надо в Ло́зницу. На Лозницу напали турки. Коли, бог даст, побьем их и я останусь цел и невредим, тогда и разговор у нас будет другой. Итак, Крстивой, береги их. Если нагрянут турки, веди всех в Дренову Греду к Раденковичу. Из добра возьми, что сможешь унести. Лес там дремучий, да и Сава близко, так что, в случае чего, переправитесь на тот берег.

Поцеловавшись с братьями, он подошел к матери.

— Благослови меня, мама!

Петра заплакала. Она взяла его руку и приложила ее к своим морщинистым щекам.

— Мужская рука! Защита слабых и гордость матери! Ступай, сынок… Я буду плакать и благословлять тебя. Ступай, сокол мой! Ступай, защищай беззащитных! У них тоже есть матери, которые плачут по ним. Ступай, сынок, ступай!..

Станко поцеловал ей руку и вышел из горницы. Во дворе стояла Елица с белой холщовой сумкой в руках. У Станко по всему телу побежали мурашки.

Он молча прошел мимо жены. Это был знак следовать за ним. Елица вскинула на плечо сумку и пошла за мужем.

Шли молча. Отойдя от дома на порядочное расстояние, Станко остановился. Елица приблизилась к нему. Он взял ее дрожащую руку.

— Что с тобой? Отчего дрожишь?

— Не знаю… — отвечала Елица.

Станко залюбовался ею. Никогда не казалась она ему такой красивой, как сейчас, под лучами утреннего солнца. Сердце его заныло от боли.

— Такая наша доля… — проговорил он.

У Елицы полились слезы.

— Не надо плакать. Всю жизнь я только и вижу одни слезы. А я хочу улыбок и ласк.

Елица вытерла глаза и улыбнулась.

— Так, счастье мое! — сказал Станко и обнял ее. — Улыбайся мне, чтоб я видел твою улыбку и в минуты горького одиночества, и в жестоких боях. Она одна моя утеха и отрада. Слушай же меня, моя желанная. Береги наше дитя, нашего Милоя. Береги его от всякого зла. И ухаживай за матерью. Ей нужны твоя забота и ласка. Что сделаешь для нее — сделаешь для меня. Согласна?

— Согласна! — улыбнулась она.

Станко обнял и поцеловал ее.

— Когда ты смотришь на меня так, я словно возношусь на небо. Будь всегда такой. Слушайся меня. И не прекословь матери. А я тебя щедро одарю. Разодену, как жену паши.

— Мне ничего не надо, только сам возвращайся. Ты мой самый лучший и самый прекрасный дар, другого я не пожелаю. Буду слушаться мать, раз велишь. Но разве я когда ей перечила?

— Да, но прежде жизнь была другая. А теперь…

— А теперь? — спросила она.

— Разве не видишь, как турки жмут нас изо дня в день. От зари до зари кипит кровавый бой. Мы бьем их, но чем больше их гибнет, тем больше прибывает новых. Они растут, как трава из земли.

Елица задрожала.

— Не дрожи, не бойся. Мы будем биться до последней капли крови. Сырая земля застонет под тяжестью мертвых тел.

Елица опустила голову.

— Выше голову, жена моя! В такое уж время мы живем. Потому я так говорю с тобой. Потому наказал беречь сына и приглядывать за матерью.

Елица поцеловала ему руку и помогла взвалить на спину котомку.

Станко словно кто-то гнал вперед. Он стиснул ее руку и промолвил:

— До свидания!

И скрылся в лесу.

Через некоторое время Станко оглянулся. Елица провожала его глазами. Она стояла гордо и прямо, как тот старый дуб, что веками выдерживал ветры и бури и не только не зачах, но стал еще крепче и сильнее.

Станко обернулся еще раз, но Елицы уже не было. С тяжким вздохом пошел он своей дорогой. Ему вспомнились первые дни их любви; вспомнилось то тяжелое прощание, когда он уходил в лес.

И Станко с головою окунулся в прошлое. Он и не заметил, как достиг Парашницы. Товарищи были заняты сборами.

— Куда собрались?

— В дальнюю дорогу! — ответил Зека.

— Куда же?

— В Лозницу.

— Большая сила навалилась, — пояснил Заврзан. — Все, кто способен держать в руках ружье, должны идти туда.

— Выступаем сейчас?

— Да.

— Пойдем вдоль Дрины? — спросил Ногич Зеку.

— Только до Бадовинцев. А оттуда через Царское Поле и Новое Село к местечку.

Гайдуки двинулись в путь.

Шли быстро. Станко понуро шагал рядом с Зекой. День чудесный. Пригревает солнце. С деревьев, точно пух, летят желтые, увядшие листья. То там, то здесь вспорхнет и жалобно защебечет синица. Земля обнажилась, лишь кое-где торчат пучки сухой, поблеклой травы. Осень, полная грусти и очарования, в самом разгаре; поглядишь вокруг, и сразу сердце сожмется от боли, и весь ты содрогнешься, будто тебя коснулась змея.

— Привал! — крикнул Зека.

Отряд остановился.

— Устали?

— Нет.

Станко обвел взглядом их ясные лица, улыбнулся и обратился к Зеке:

— Побратим! Тучи закрыли солнце, но лучи его пробиваются и сквозь тучи. Не будет покоя и султану в Стамбуле, пока есть у Сербии такие сыны. Я уверен в победе!

— Я тоже, — сказал Зека.

И они присели отдохнуть.

Великое множество турок осадило Лозницу. Неунывающий подринский воевода Анта Боги́чевич со своими тысячью двумястами удальцами засел в редуте. Но где было горсточке людей противостоять такой огромной силе?!

Они могли только призвать на помощь братьев.

И братья откликнулись. Со всех сторон потянулись они, чтоб еще раз отразить турецкую силу.

Одним из первых прибыл Зека со своими молодцами.

— Слава богу! — воскликнул Анта. — Видать, господь еще не раздружился с нами. А Стоян? А Сима? Где они?

— Не беспокойся. Придут. Наверное, уже в пути.

— Я сообщил и Луке, и Якову, и Вождю. Турок тьма-тьмущая. Рассветет, выглянешь из редута, и хоть четвертуй меня, если увидишь им конец.

— Значит, их много?

— Много! Как в море песчинок! Шестой день уже сдерживаю их натиск. Берегу и себя, и людей. Каждую минуту вызывают на единоборство. Есть среди них какой-то Муй-ага из Сребрницы. Досаждает мне с утра до ночи! Подходит чуть ли не к самому редуту, строит рожи и вызывает на поединок. А я не отзываюсь — у меня каждый человек на счету, вот он и злится и клянет нас на чем свет стоит.