Пётр Чигринов - Под тремя коронами

После завершения всех осенних работ в поле и в целом в хозяйстве, когда мороз начал сковывать и землю, и воду, в дом к Игнатию явились сваты. Дядя жениха Ефим и другой, тоже уже немолодой и, по всему, пользовавшийся уважением. С собою у них был хлеб, бутылка водки и деревянные посохи. Вместе с ним пришел и жених со своим ближайшим другом. Но в дом они не зашли, а остались в сенях.

Войдя в комнату, сваты перекрестились на икону, и Ефим сказал:

— Мы охотники и охотимся на куницу, что спряталась в этом доме…

После этих слов сваты передали хозяевам хлеб. В это время жених и дружка силою тащили в комнату Феклу, которая отчаянно сопротивлялась. Ей, наверно, было лет двадцать пять. Она была рослая и ширококостная, с крутыми плечами, роскошной шеей и грудью; цвет кожи имела смугло-желтый, глаза карие. Богатые, пышные каштановые волосы просто не знали куда деваться — так их было много, что хватило бы на две головы. Зубы белейшие. Ее спокойный, кажущийся безучастным, взгляд свидетельствовал о том, что ее жизнь была-таки не без приключений.

Затем сваты попросили мать девушки отдать дочь в жены их парню. Мать и отец спросили у Феклы, согласна ли она взять этого жениха в мужья. Она молча повязала каждому свату через плечо вышитый рушник, а жениху сунула за пояс вышитый платок. Это означало ее полное согласие. Родители подали сватам свой хлеб.

Через несколько дней состоялись заручины. Снова сваты поведали об охоте на куницу и были повязаны полотенцами. Но теперь в качестве выкупа за невесту сваты вручили хлебную водку и подарки. Затем жениха и невесту благословили хлебом и усадили на посад, т. е. почетное место в переднем углу, где была расстелена меховая шуба. С этого момента хор начал исполнять свадебные песни.

Свадьба была назначена на праздничный день следующей недели. День был жаркий, наполненный сияющим светом. Не только близкие родственники, но и жители всей деревни собрались у дома жениха. Все — в лучших одеждах. Мужчины в длинных, до середины бедра, белых рубахах, отороченных внизу красной вышивкой и подпоясанных разноцветными поясами. Поверх рубах короткие, до пояса, безрукавки. Все в узкополых шляпах — либо войлочных, либо соломенных, и, конечно же, в кожаных, обильно смазанных дегтем, сапогах. Но особым разноцветьем отличались женские наряды. В соответствии с христианской установкой о греховности человеческого тела женщины всех возрастов прятали его под тканями. Кофты с длинными, до запястьев рукавами, расшитыми вдоль всего рукава красной либо вышивкой, либо набиванкой. У других — широкой полосой на предплечье. Преобладали длинные, до самой земли, косоклинные сарафаны, но встречались и поневы из нескольких полотен ткани. Богатым разнообразием, даже фантазией отличалась вышивка фартуков или занавесок. По вышивке знающий человек мог определить сколько лет женщине, замужем ли она и сколько имеет детей. Головной убор был особым, только для этой женщины предназначенным. Причудливой формы, но, как правило, высокий. У молодых — несколько облегченный, у пожилых, замужних — более высокий и более громоздкий. Перед тем как свадебная процессия тронулась к дому невесты, мать жениха, одетая в вывороченную наизнанку шубу и меховую шапку, верхом на вилах трижды проскакала вокруг квашни, на которой лежал хлеб. Она разбрасывала зерно, а на конец ее вил лили воду из горшка, который затем разбили. Вилы хозяин двора тоже разломал и выбросил.

Во время самой свадьбы была разыграна сцена похищения невесты и даже военного похода против ее дома. Жених в это время не кто иной как князь, которого сопровождает дружина, в составе которой бояре — тысяцкий, т. е. начальник отряда в тысячу человек, хорунжий — знаменосец, который нес впереди свадебного поезда красное знамя — хоругвь. В составе поезда девушка-красавица, вооруженная сделанной из дерева саблей, к которой были прикреплены три перевитые ленты, ягоды калины, венок из барвинков…

Когда свадебный поезд подъехал к дому, ворота оказались закрытыми, а перед ними стояло пять-семь молодых людей, вооруженных дубинками. Начались переговоры о том, чтобы жениха впустили в дом. Внутри дома об этом же уговаривали мать невесты. В результате она в перевернутой наизнанку меховой шубе вышла навстречу поезду и протянула жениху чашку воды с овсом. Жених сделал вид, что собирается пить эту воду, но затем бросил чашку через голову назад, а дружка налету разбил ее палкой.

После этого на крыльце дома сошлись две свахи: со стороны жениха и невесты. У каждой хлеб с солью и зажженные свечи. Правыми ногами они наступили на порог, склеили свечи так, что они стали гореть одним пламенем, и поцеловались через порог.

— Это является символом заключения мира, — пояснил Елене находившийся рядом пан Сокольский. — Как и объединения очагов двух родов…

В глубоком молчании свахи обменялись хлебами.

Невеста в это время сидела за столом рядом со своим младшим братом — мальчиком. Жених, снова выдавая себя за охотника, преследующего куницу, попытался уговорить его отдать невесту, но мальчик требовал выкуп. И только получив его, залез под стол, а жених сел рядом с невестой и поцеловал ее.

Затем невесте надели на голову убор замужней женщины, который она сперва трижды бросала перед собой. После этого в дом торжественно внесли ритуальный хлеб, или каравай. Старший боярин разрезал его и раздал всем по куску.

После свадебного обеда невеста попрощалась с подругами. Все ее имущество уложили в подъехавшую от дома жениха повозку. Родители благословили невесту, а бояре стали усаживать ее. При этом бросили ей в ноги связанную черную курицу, перед этим полученную ею от матери. Жених трижды обошел вокруг повозки, слегка ударяя невесту кнутом со словами:

— Оставь отцовское, прими мое.

В воротах дома жениха зажгли костер, через который с целью очищения переезжает невеста и весь свадебный поезд. Молча войдя в дом, невеста выпускает привезенную черную курицу. Поскольку отец жениха разводил пчел, то косу невесты расплели здесь, в доме жениха, а не в ее родительском доме, как того требовал обычай. Затем ее посадили в красный угол, палочкой сняли покрывало и бросили его на печь.

На свадебном столе было все лучшее, что имелось у хозяев. Лежали также и пучки необмолоченных колосьев, которые затем использовались как целебное средство. Елену и пана Сокольского усадили рядом с невестой и женихом. Княгиня спросила у невесты:

— Крепко любишь своего Федора?

— Да, княгиня…

— А что такое любовь?

Невеста задумалась и неторопливо ответила:

— По мне любовь — это все возьми и все отдай… И когда кроме него, никого больше в сердце нет…

Внимательно слушавший их разговор, пан Сокольский попросил разрешения ответить на вопрос княгини и изложить свое понимание этого извечного явления. Елена согласно кивнула.