Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Заберезский увидел, что великий князь стал слушать его со вниманием, и он еще более страстно продолжал убеждать Александра:

— Ни для кого не секрет, что последние десятилетия при твоем отце Казимире Великом, да будет благословенна память о нем, московиты оттесняли наши границы дальше и дальше на запад. И теперь это происходит, то есть территория нашей страны сокращается. И вот совсем недавно московский первый боярин Иван Патрикеев прислал мне очередную грамоту. В ней первым условием мира между нами, как и сватовства, оговаривается то, чтобы оба государя, и ты, и Иоанн, держали те земли, которые издавна им принадлежали. При этом боярин, как это у них принято, постоянно утверждает, что великий князь московский земель Литовского государства не держит, а держит свои земли.

— Да, пан Заберезский. Так повелось издревле, что сильнейшая сторона всегда находит убедительное оправдание для своих действий, — отозвался на эти слова великий князь.

При этом московит играет своей силой. В Москве объявили, что не хотят и слышать о сватовстве до заключения мира. А мир они хотят заключить по всей воле московского князя, то есть все наши захваченные ими земли, в том числе и в последнее время, мы должны признать за московитами и уступить их. Московский князь прямо говорит, что все, чем он владеет — его вотчина. И эта вотчина, повторюсь, увеличивается беспрестанно за счет Литвы.

Александр внимательно слушал. Заберезский не увидел иногда присущего великому князю нетерпения и безразличия к тому, что ему докладывали. И Заберезский решил привести еще один довод в пользу сватовства.

— Но, похоже, государь, что Иоанн заинтересован в том, чтобы ты стал его зятем. Потому как не вспоминают совсем о деле сожженного в Москве князя Ивана Лукомского. Они, московиты, не скупятся на перечисления всех неприязненных, как им кажется, поступков твоих и твоего отца, но ни словом не упоминают о деле Лукомского. И это не потому, что у них нет ясных доказательств относительно участия отца твоего, светлой памяти Казимира Великого, в намерении погубить Иоанна. Просто они хотят действительно выгодного для них теперь замирения и выгодного для них твоего брака с Еленой. На мой взгляд, московит рассуждает так: а не появится ли со временем соблазн у московских великих князей, используя родственные связи с правящей в Литве династией, оказаться на престоле Литвы?

На это Александр заметил:

— А возможно, московит думает, что, став его зятем, я во всем буду потакать ему и следовать его интересам…

— Едва ли, государь… У него есть собственный опыт: когда он сватался к Софье Палеолог, скорее всего, давал понять Папе Римскому, что будет благосклонен к латинской вере и что решение Флорентийского собора об объединении церквей признает, но сейчас во всем мире нет более ярого противника католичества, чем Иоанн… Об унии он даже и слышать не хочет…

Выслушав все, что сказал Заберезский, Александр решил:

— Ты, Ян, все правильно излагал. И обстоятельно. Об этом мне говорили и паны-рада, и многие лучшие паны княжества. Хотя часть из них хотят видеть великой княгиней литовской непременно польку. Я тебе, Ян, доверяю и поэтому, — тут Александр замолчал, понимая, какое ответственное решение принимает, и выждав время, он как бы нехотя добавил:

— Я согласен с твоими доводами. Но какую из дочерей Иоанна вы прочите мне в жены? Знаю, что у него их три: Елена, Феодосия и вторая Елена.

— Старшую, государь, Елену… Ей уже почти двадцать лет от рождения…

— Елену… Елену, — вслух стал размышлять великий князь…

— Так, государь, — сказал Заберезский.

— Но послам следует удостовериться в личных достоинствах Елены и привезти мне ее живописный образ, то есть портрет.

— Твое решение мудрое, государь. Оно будет исполнено…

— Не преувеличивай, Ян. Просто хочется видеть, кого в жены берешь, — улыбаясь, ответил великий князь.

Назавтра пан Заберезский вручил посланцу князя Патрикеева письмо, в котором уведомлял боярина о своем разговоре с государем, виленским епископом и радными панами. Все желают мира и родственного союза между обоими государствами. Хочет этого и сам великий князь литовский Александр.

Далее Заберезский сообщал, что великий князь намерен отправить специальных послов в Москву, при условии, чтобы переговоры привели к определенному успеху. В конце письма Заберезский приписал: «Как вы своего государя чести стережете, так и мы: если великие послы вернутся без хорошего конца, то к чему доброму то дело пойдет впредь?»

Патрикеев спешно направился к Иоанну. Он с радостью почти с порога сказал:

— Государь-батюшка, они, то есть сам Александр и паны-рада согласны взять в жены для Александра Елену.

Иоанн помедлил и вскинул брови:

— Ну что же… Это хорошая новость и я должен сам сказать об этом государыне и дочери.

Велев Патрикееву ждать, Иоанн спешно вышел на половину великой княгини Софии Фоминишны. Присев рядом с женой на мягкий диван, он сказал:

— Ну что, мать, кажется, дело может сладиться…

Княгиня сразу поняла, о чем идет речь, и встретила новость также с радостью:

— Да свершится это богу угодное дело… И то сказать, пора нашей дочери замуж. Она у нас старшая и немного засиделась в отеческом доме… И младшим как бы дорогу заслоняет…

Проводив мужа, княгиня послала за Еленой и тут же сообщила ей новость. Мать с дочерью обнялись и расплакались. Успокаивая дочь, Софья с нежностью в голосе говорила:

— Мне тяжело отправлять тебя замуж в чужую страну. Думая об этом, я вспоминаю апрельский день 1472 г., когда ты родилась. Как раз во время, когда в Кремле зазвонили к ранней заутрене, ты и появилась на свет.

Воспоминания об этом даже вызвали слезы у великой княгини. Но, успокоившись, она продолжила:

— Такая доля наша женская, доченька… А у царских дочерей она бывает и совсем сложной. При выборе мужей для них на первом месте всегда интересы государства. Поэтому в теремах царевен бывает и плачут больше, чем в обычных домах, — говорила мать дочери, вытирая слезы с ее лица…

— По себе знаю, — тихо продолжала великая княгиня. Она на минуту умолкла, предавшись воспоминаниям… — Да, доченька, по себе знаю, что не мы выбираем себе мужей, а нас выдают и, как правило, в интересах держав… И в этом наше великое предназначение… Через такие браки обустраиваются государства, увеличиваются их владения и возрастает богатство, прекращаются войны и устанавливается мир… Дай-то бог, — и великая княгиня трижды наложила на дочь крестное знамение.

— Хотя ты и знаешь почти все о моем замужестве, но я расскажу тебе подробнее… — успокоившись, сказала Софья. — Последний император византийский Константин Палеолог имел двух братьев — Дмитрия и моего отца Фому, которые правили в Пелопонессе, или Морее. К сожалению, они ненавидели друг друга, как это часто бывало в императорских семьях, воевали между собой, чем и воспользовался султан Магомет, легко овладев Пелопонессом. Дмитрий, мой дядя, надеясь найти милости у султана, отдал ему в сераль свою дочь, получив взамен жалкий городок во Фракии. Мой же отец гнушался неверными и с женой и детьми ушел из Корфу в Рим, где папа Пий и кардиналы назначили ему триста золотых ефимков ежемесячного жалованья, оказав этим уважение наследникам древнейших государей христианских.