Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Никто из нас, охотников, не оказался готовым к такой ситуации… Мы не успели ни развернуть лошадей, ни взяться за оружие. На пути медведицы оказался наш сын… Я не успел ему помочь…

Пан Радзивилл замолчал. Молчал и Загряжский.

Затем, московский посол сказал:

— Я высказываю тебе, князь Николай, и твоей супруге свои соболезнования… Нет больше горя, чем пережить смерть собственного ребенка… По себе знаю…

И продолжил:

— Позволь, князь, выполнить еще одно, не скрою приятное мне поручение нашего первого боярина — передать тебе живописный образ Елены.

Он развернул красную с золотом ткань и передал Радзивиллу величиной с домашнюю икону портрет княжны, сказав при этом:

— И ты, князь, и, надеемся, ваш государь могут удостовериться в личных достоинствах Елены, ее, можно сказать, божественной красоте. И действительно, с портрета смотрела молодая девушка голубыми с золотистыми искорками глазами. Казалось, что, полузакрытые ресницами в обычное время, эти глаза расширялись и сверкали в минуты воодушевления, а в минуты веселья взгляд их принимал пленительное выражение приветливой доброты и беспечного счастья.

Обед был сытный, хотя и простой. По преимуществу русский: добрые щи, кулебяка, жирные пирожки, гусь с груздями, сиг с яйцами и поросенок под хреном. Угощали гостя также медом, пивом, заморскими винами: романеею, мушкателем и белым рейнским; но посол предпочитал мальвазию, употреблявшую в Литве больше в лекарство да во дворце за великокняжескими трапезами.

И вскоре разговор Загряжского с Радзивиллом завязался вокруг проблем внешней политики как Московского княжества, так и Литвы. Загряжский прямо сказал хозяину:

— Тебе, Николай, известно, что внешняя политика Москвы зиждется на объединении всех русских земель в единое государство. Мы хотим объединить под началом Москвы не только всех русских, живущих вокруг Москвы, но и на юге, а также, — что греха таить: посмотрел Загряжский в глаза хозяину — и тех западноруссов, что составляют основу Великого княжества Литовского. К этому же стремитесь и вы. При Ольгерде и Витовте вам удалось включить в свое государство южнорусские земли, значительную часть восточнорусских. Даже Можайск, а это несколько десятков верст от Москвы, присоединили. Отсюда, пан Радзивилл, и недовольство, и вражда, и войны практически между одним народом — русским.

— Да, дорогой гость. И тут мы не в силах ничего поделать. Политика всегда замешана на насилии и зле…

Хозяин и гость подняли кубки с вином, выпили и стали закусывать мясом, приготовленным разными способами. Затем Загряжский продолжил:

— Москва сильна сегодня, как никогда раньше. Нынешний государь наш не только решителен и настойчив, но и удачлив. Я бы сказал дальновидный. Вот присоединены исконно русские Новгород и Псков. С позиции силы и могущества регулируются отношения с Казанью и Крымом. А полтора десятка лет тому мы, как тебе, пан Радзивилл, известно, окончательно освободились от татаро-монгольского ига, когда нашему государю удалось практически одних татар погубить при помощи других.

Услышав это, Радзивилл подумал: жаль только, что враги наших врагов — не всегда наши друзья…

Полоцкий наместник внимательно слушал гостя, следя, чтобы и кубок был полон, и еда свежая, с пылу-жару. Но, услышав про татаро-монгольское иго, вмешался:

— Да, всем соседним государствам ясно, что удар, нанесенный Москвой Ахмед-хану, имел большие последствия для распада Большой орды. Но это в свою очередь серьезно усилило османско-татарскую угрозу для многих европейских стран. Мы здесь, в Великом княжестве Литовском, почувствовали это и особенно наша соседка и союзница Польша.

В разговорах о государственных делах вечер прошел быстро. Поскольку гость несколько «перегрузился» винами и стал засыпать прямо за столом, слуги, по обыкновению взяв под руки и ласково уговаривая, отвели его в покои.

Вместо конкретного ответа послу о сватовстве полоцкий наместник, пан Заберезский послал к своему другу и доброхоту новгородскому наместнику Якову Захарьевичу просить позволения купить для посла двух кречетов. Неожиданная просьба литовского вельможи озадачила наместника:

— Мудрят что-то литвины, и особенно русские по крови, но католики по вере, — сказал он своему помощнику-секретарю. — Не знаю, что и делать…

— Осторожничают, зная, что кому попадется хороший зять, тот приобретает сына, а кому дурный, тот потеряет и дочь… Но государю доложить следует непременно, — посоветовал опытный Ефимий.

И после двухдневных размышлений наместник послал сказать об этом Иоанну, который увидел в этом тайное желание возобновить прервавшиеся переговоры, когда в январе Литва с дороги вернула свое посольство. Московский государь не медлил и велел передать Якову Захарьевичу, что дело не в кречетах, а это своеобразный вызов Москве со стороны доверенного Александру человека. Великий князь повелел наместнику послать к Заберезскому от себя кречетов и грамоту о сватовстве. Великий князь писал ему: «Возьмутся за то дело, то дай бог; а не возьмутся, то нам низости в этом нет никакой». К человеку от Заберезского, находившемуся в Новгороде, велено было послать пристава, который смотрел бы, чтобы с ним никто не говорил. Государь требовал, чтобы также поступали со всеми, кто будет приезжать из Литвы.

Следующий посланник от князя Заберезского вез письмо, в котором полоцкий наместник отмечал, что поруха доброму делу идет от Москвы, которая забирает города и причиняет Литве вред. Одновременно в Москву прибыл и посол от Александра. Он объявил, что литовский великий князь на этот раз не освобождает от присяги отъехавших в Москву князей и требует не принимать их в Москве. От имени епископа виленского и всех панов радных посол высказал жалобу на взятие и сожжение литовских городов.

Московский князь сухо ответил послу:

— Князья Воротынские и Белевские — старые слуги московских князей и только в невзгоду отца моего, великого князя Василия, были у Казимира, короля.

И продолжил:

— А взятие и сожжение городов — это следствие нападения князя Можайского на отъехавших князей.

Князю Патрикееву посол сообщил:

— Государь ваш к его милости нашему государю имя свое высоко написал, не по старине, не так, как издавна обычай бывал. Сам, князь, посмотри, хорошо ли это делается?

Князь Патрикеев, как бы благоволя к послу, сказал:

— Государь наш писал такой титул, какой ему бог даровал от дедов и прадедов, от начала, ибо он урожденный государь всея Руси…

Затем на несколько месяцев со стороны Москвы последовало гордое молчание. Тем более что в это время, в мае 1493 г., находилось в Москве посольство нового претендента на руку Елены, одного из мазовских князей, потомка королевского рода Пястов, стремившегося сохранить самостоятельность Мазовии от Польши. Князь Конрад Мазовецкий сватался по инициативе и подсказке Тевтонского ордена, который, опасаясь тесного союза Литвы с Москвою, старался расстроить мирные переговоры и сватовство Александра. В переданной Иоанну грамоте мазовецкий князь официально просил руки московской княжны. На словах посол объяснил, что Конрад обязуется записать на имя невесты ряд городов и предлагает заключить союз против детей Казимира, обещая содействие магистра ордена. Главная цель мазовецкого князя была очевидной: приобрести в лице московского государя союзника в борьбе с Ягеллонами.