Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Прохор посмотрел, как Елена воспринимает его слова, и, увидев интерес, с которым его слушают, продолжил:

— Весь православный мир на тебя надеется и тебе уповает, княгиня… А любопытство твое — богоугодное дело, хотя на него можно и ответствовать: выше себя не ищи…

— Но как же все-таки со смыслом, целью христианской жизни?

— Я отвечу тебе, как сам разумею… Молитва, пост, бдение, милостыня и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, полностью не определяют эту цель. Хотя они и служат необходимыми средствами для ее достижения. Истинная же цель нашей христианской жизни состоит в стяжании Духа Святаго. А достигнув власти, не возноситься должны мы перед другими, а смиряться… И жить по совести, а она — когтистый зверь, скребущий сердце. У одних она, как лебедь, рвется в облака, у других же спит. Вообще же к людям следует относиться так, как хотелось бы, чтобы они относились к тебе…

Вечером, почувствовав хорошее настроение мужа, Елена обратилась к нему:

— Мой государь, Коложский монастырь, как и другие, пребывают в бедности. Нельзя ли подумать о том, чтобы отменить указ твоего отца о запрете возобновлять старые и строить новые православные храмы…

Но Александр, по своему обыкновению уходить от нежелательного разговора, ответил:

— Утро вечера мудренее, княгиня… Давай ложиться спать…

Однако назавтра Александр велел помощникам приготовить дарственную грамоту о передаче монастырю имения Чещевляны. В грамоте указывалось, что великий князь дарит его из уважения к предназначению монастыря.

Но одновременно Елена поняла, что добиться отмены запрета на строительство православных храмов будет едва ли возможно. Тем более, что Александр уже и до этого проявлял свою твердость и непреклонность в этом. Отпуская бояр, сопровождавших Елену, князя Семена Ряполовского и Михаила Русалку, он сказал:

— Великий князь Иван Васильевич требует, чтобы мы для нашей великой княгини поставили церковь греческого закона. И даже место определил мой тесть: на переходах, подле ее хором. Но в наших законах написано, что церквей греческого закона больше не прибавлять. Так князья наши и паны считают. Поэтому нам этих прав рушить не годится.

Несогласие, явно выраженное на лицах послов, не остановило Александра, и он продолжил:

— Княжне нашей церковь греческого закона есть в городе. И близко. Это храм Пречистой Девы Марии. Если ее милость захочет в церковь, то мы ей не мешаем… Брат и тесть наш хочет, чтобы мы дали грамоту на пергаменте относительно греческой веры его дочери. Но эта грамота теперь у него. С нашей печатью.

Чем больше узнавала Елена своего мужа, тем больше понимала трудности своей роли жены великого князя Литвы. Елене открывалась неуверенность Александра, отсутствие у него ясно определенных устремлений и целей, в том числе и по отношению к Западной Руси, к православию. По своей природе Александр был своеобразным человеком. Работа никогда не стояла у него на первом месте. Со стороны могло показаться, что он вообще не способен был работать, отдавая явное предпочтение сладкой дреме, лежа на просторном диване, не удосуживаясь даже одеться. Но в поиске удовольствий и развлечений Александр проявлял неистощимую фантазию. Любое развлечение служило важным предлогом отложить дела до более благоприятного момента.

Но были у них часы долгих бесед и совместных размышлений, когда Елена старалась повлиять на мужа, как ей казалось, в нужном направлении, поражая его своей сообразительностью, точностью оценок, способностью чувствовать тонкости, умением выделять главное. Она видела, что Александр до чрезвычайности был привержен любви к роскоши, питал страсть к дорогим вещам, к богатству и комфорту. Он любил дорогие одежды, роскошный стол, был страстно увлечен лошадьми. Даже любил повторять среди собутыльников: «Чем больше я узнавал женщин, тем сильнее начинал любить лошадей… Они не изменяют и не обманывают… Хороший, верный конь не имеет цены».

Великий князь не любил шумных пиров, но был охоч до попоек и кутежей в интимном кругу. Расточительность также была его отличительной чертой: он щедро одаривал окружающих, не знал цены деньгам. Наряду со щедростью он был столь же общительным: на охоте ли, в дороге или на прогулке в городе он не минует ни одного человека, чтобы не поговорить с ним, не брезговал напиться из рук убогих и нищих. Елена чувствовала, что эти качества мужа могут помочь ей в ее нелегкой будущей жизни, позволят добиться прочного положения в обществе и более того — приобрести влияние на Александра. Все это находило понимание и отзвук в русской душе Елены. Ее собственное состояние духа, бывшее одно время довольно сумрачным, постепенно просветлело. Ей показалось, что в муже она нашла родственную душу. Опьяненная счастьем, она буквально светилась, источая радость. От любви в голове княгини все перемешалось, и, казалось, душа ее воспарила. При этом она утратила свое обычное благоразумие и равновесие. С губ не сходила призывная улыбка. «Когда я с тобой, я забываю обо всем на свете», — говорила она Александру. Он, в свою очередь, всячески пробуждал в ней страсть, называл ее «огненной женщиной», уверял, что для него она единственная в мире… Он любил ее сильное, податливое тело зрелой женщины, которое искало любви и давало ее. Его стремления совпадали с ее стремлениями, и вместе они находили упоение…

Елена отмечала особую симпатию Александра ко всему литовскому. Он рассказывал о том, что литовцы имеют такое сходство со славянам, что их следует считать отраслью славянского племени, отделившейся от него в далеком прошлом.

— Обрати внимание, — говорил он Елене, — что литовцы мало чем отличаются от западноевропейцев, хотя, за редким исключением, имеют более белокурые волосы, а в юности совершенно белые, почти цвета жемчуга. Глаза у большинства голубые. Нос большей частью ровный, в прямой линии со лбом. Приятной наружностью отличаются и литовские женщины. Правильные черты лица, голубые глаза, светлые волосы, гибкий стан отличают их от белорусских женщин, хотя среди последних тоже много красавиц.

Как-то на прогулке Александр придержал коня и терпеливо ждал, пока уж не переползет дорогу. Елене он пояснил:

— В Литве и на Жмуди их уважают и никогда не убивают. Это считается величайшим грехом. В крестьянских домах дети часто едят из одной чаши с ужами. Перед входом в капище в долине Свенторога рядом с жилищем верховного жреца и его помощника в старину были специальные помещения для ужей.

Елена, как всегда, с интересом слушала мужа, и он также увлеченно продолжал:

— В старину литовский народ проявлял большее уважение, чем сейчас, к огню. Даже когда вспыхивал пожар, никто не осмеливался его тушить. Люди приветствовали его как гостя, выставляя столы, накрытые белой скатертью с положенными на них хлебом и солью. Ежели пожар не унимался, то приглашали старуху-чаровницу, и та, раздевшись донага, оббегала вокруг горевших строений три раза, произнося только ей ведомые заклинания. Как в Литве, так и в Западной Руси, — продолжал свой рассказ Александр, — существует много одинаковых обычаев, которые сейчас могут показаться предрассудком. Если молния, ударит в строение или в человека, никто не станет его спасать, считая это сопротивлением воле божьей.